Нейромант
Шрифт:
Никита улыбнулся и взъерошил жесткие от пота волосы.
– А вы сами что будете делать? – спросил он.
– Думаешь, только для тебя стараемся? – Татьяна скорчила рожу. – Позаботься, чтобы вся распечатка попала к китайцам. У каждого из нас есть копия. Пусть весь мир узнает, что Советский Союз собирается сделать с Юрием Васильевичем Королевым, первым человеком на Марсе.
Она послала Сантехнику воздушный поцелуй.
– А что нам делать с Филипченко? – спросил Уманский.
Около щеки находящегося без сознания солдата парили несколько капелек спекшейся
– Почему бы вам не взять подонка с собою? – предложил Королев.
– Поехали, говнюк. – Никита схватил Филипченко за пояс и закинул в «Союз». – Я сделаю тебе самое большое одолжение в твоей жалкой жизни.
Королев наблюдал, как Стойко и Гришкин задраивают за ними люк.
– Где Романенко и Валентина? – спросил он, поглядывая на часы.
– Здесь, мой командир. – Валентина выглянула из другого «Союза», светлые волосы окутали ее лицо. – Мы тут… проверяли оборудование, – хихикнула она.
– У вас будет достаточно времени в Токио, чтобы заняться этим, – резко сказал полковник. – Через несколько минут поднимут перехватчики в Ханое и во Владивостоке.
Из люка вытянулась голая мускулистая рука Романенко и увлекла ее обратно. Стойко и Гришкин задраили люк.
– Космическая идиллия. – Татьяна сделала вид, что плюется.
Космоград содрогнулся от глухого удара, это отчалил Никита со все еще бесчувственным Филипченко. Ухнуло еще раз – отошел «Союз» с любовниками.
– Пойдем, дружище Уманский, – позвал Стойко. – Всего хорошего, полковник! – Двое скрылись в коридоре.
– Я с тобой. – Гришкин улыбнулся Татьяне. – Ты – пилот, в конце концов.
– Нет, – возразила она, – поодиночке. Это увеличит наши шансы. С управлением справится автоматика, просто ничего не трогай.
Она помогла молодому человеку забраться в последний «Союз», присоединенный к этому стыковочному отсеку.
– Пойдем на танцы, Таня, – пригласил Гришкин, – когда доберемся до Токио.
Она задраила люк. Снова глухой удар – Стойко с Уманским отчалили от соседнего стыковочного отсека.
– Ступайте, Татьяна, – поторопил Королев. – Быстрее. Не хотелось бы, чтобы вас подстрелили над нейтральными водами.
– И вы останетесь один на один с врагами, полковник?
– Когда вы улетите, им незачем будет тут задерживаться, – объяснил он. – А для того чтобы Кремль поимел совесть оставить меня в живых, нужна огласка.
– Что мне говорить в Токио, полковник? Вы хотите что-нибудь передать?
– Скажите им… – В голову лезли тысячи штампов – хотелось истерически рассмеяться, так все они соответствовали ситуации: «Один шажок человека…», «Мы пришли с миром…», «Пролетарии всех стран…» – Скажите просто, что мне нужен космос, – тут он сжал свое птичье запястье, – до самого мозга костей.
Она обняла Королева и выплыла из помещения.
Ему осталось только ждать в одиночестве стыковочного отсека. Тишина действовала на нервы: системный сбой вырубил и систему вентиляции, под гул которой он прожил двадцать лет. Наконец он услышал, как отошел Татьянин «Союз».
Кто-то приближался по коридору. Это оказался Ефремов, неловко передвигавшийся в скафандре. Королев улыбнулся.
Через поликарбонатный шлем можно было разглядеть, что политрук снова надел официальную маску безликости, хотя и избегал встречаться глазами с Королевым. Направлялся он в канонирскую.
– Нет! – крикнул Королев.
Взвыла сирена боевой тревоги.
Люк в канонирскую был открыт. Полковник приблизился и увидел, как солдаты внутри рефлекторно исполняют движения, вбитые в них до автоматизма за годы муштры. Как они, облаченные в громоздкие скафандры, пристегиваются широкими ремнями к своим креслам возле управляющих консолей.
– Не делайте этого! – Королев вцепился в грубую, гармошкой, ткань скафандра Ефремова.
С жалобным стаккато завелся один из ускорителей частиц. На экране зеленое перекрестие накрыло красную точку.
Ефремов снял шлем и спокойно, не меняясь в лице, отвесил полковнику шлемом увесистую затрещину.
– Прикажите им остановиться! – Королев почти плакал.
Стены содрогнулись, орудие с резким хлестким звуком выпустило луч.
– Ваша жена, Ефремов! Она же там!
– Выйдите вон, полковник! – Ефремов сжал больную руку противника и кулаком в перчатке двинул Королева в грудь, тот вскрикнул. – Вон!
Королев бессильно барабанил по скафандру кагэбэшника, пока его выпихивали в коридор.
– Даже я, полковник, обязан исполнять армейские приказы. – Лицо Ефремова осунулось, привычная маска исчезла. – Подождите тут, пока все не закончится.
В этот момент Татьянин «Союз» протаранил казарменные отсеки и батарею излучателей. В прямом солнечном свете за долю секунды, словно на фотопленку, мозг зафиксировал отпечатки катастрофы: вот сжимается и растрескивается, как жестянка под каблуком, канонирская; вот отлетает от пульта управления обезглавленное тело солдата; вот Ефремов пытается что-то сказать, его волосы поднялись стоймя, в то время как воздух вырывается из-под снятого шлема. Две тонкие струйки крови брызнули из носа Королева, гул уходящего воздуха сменился гулом внутри головы.
Последним, что запомнил полковник, был лязг захлопывающегося люка.
Он очнулся в темноте, с раскалывающейся головой, и сразу вспомнил институтские лекции. Опасность сейчас была не меньшей, чем при самой разгерметизации: бурлил, вызывая невыносимо острую, раздирающую боль, растворенный в крови азот…
Королев оценивал ситуацию отстраненно, с чисто академической точки зрения. Он повернул рукоятку запора люка лишь из неуместного чувства noblesse oblige. [58] Работа казалась исключительно тяжелой, хотелось уйти в музей и заснуть.
58
Честь обязывает (фр.).