Нейроны льда

Сысоева Раиса

– О! – Округлила глаза Светлана Кузьминична, воззрившись на Виталия. – Вы должны были сегодня с восьми до девяти утра провести зарядку во всех группах!

– Да неужели?

– Почему не провели? Пишите объяснительную. – Поджала губы Кузяцкая. – Заведующая потом с меня спросит. Вы сорвали занятия.

– Расписание распечатай, ты, опоздавшая. – Процедил Виталий.

– Так я его ещё не составляла. – Пожала плечами Кузяцкая, стараясь выказать Виталию максимальное презрение.

– Так вот, пока не составишь расписание, занятий не будет. – Виталий вышел из помещения.

В коридоре его встретила бледная задумчивая Домна.

– Кое-кто не накрасился сегодня, – подмигнул Виталий.

– Видишь ли, дружище,

я здесь с половины восьмого и полкило помады съела, общаясь с детишками. – Грустно улыбнулась Домна. – Кроме меня должны быть ещё два психолога, но одну из них никто никогда не видел, а другая появляется на один час – с четырех до пяти вечера и, говорят, красит ногти и играет в покер на компе. Проще говоря, никто не помнит, что именно делает психолог. Я провела несколько тренингов с тяжёлыми детьми, а у меня даже списка фамилий по группам нет, я не могу отмечать как и с кем работаю.

– Старшая воспитатель имеет атрофированный мозг, она постоянно говорит детским голосом, словно в детство впадает. Будь с ней осторожна. Постарайся общаться с кем-то более вменяемым.

– Мне через полчаса мебель привезут. – Вздохнула Домна. – Отвезёшь меня?

– Я сам займусь твоей мебелью. Останься здесь. Если Кузяцкая начнёт бредить, возьми списки детей у ведущих воспитателей.

– Ладно. – Подняла брови Домна.

Виталий испарился, и тут же с противоположной стороны коридора послышался раздражённый голос Фрола. А вскоре показался и он сам. Следом семенила пухлая Кузяцкая.

– О, – на ходу приговаривала она. – Идите сюда. Теперь направо.

От нечего делать Домна направилась за ними.

Дворницкая находилась рядом со входом в группу «Аленький цветочек». Большая металлическая дверь с облупившейся краской закрывалась на висячий замок.

– Потом сходим в подвал. – Объявил Фрол, пока Кузяцкая перебирала ключи в связке, подыскивая нужный. – Там полно места и вы его никак не используете.

– Нет-нет, – обернулась она в испуге. – Я боюсь.

– Чего?

– Там, – женщина замялась. – Там нечистая энергетика.

– Бред сивой кобылы. Открывайте побыстрее.

Кузяцкой было не по себе рядом с Фролом, его голос, его раздражительность, хозяйская манера ей напоминали что-то неприятное, давно забытое, выдавленное из памяти.

Тем временем, железная дверь мастерской со скрежетом отворилась.

– Здесь всё, – заявила Кузяцкая самодовольно.

– Здесь только рухлядь, – парировал Фрол, оглядевшись за пару минут. – Большая часть разворована, а жалкие остатки догнивают, причём вы, похоже, этого даже не заметили.

– Как вы смеете?! – воззрилась старшая воспитатель.

– Легко, – жестко перебил её Фрол. – Я вынужден буду купить инструмент, крепежи, отвёртки, но сегодня же поменяю дверь, и все ключи будут у меня. Этот металлолом я сложу в кучу на дворе.

– Да, конечно, – поджала губы Светлана Кузьминична. – Воспитатели перетаскают это на помойку, не утруждайтесь.

Домна и Фрол переглянулись.

– А ещё чем здесь воспитатели занимаются? – с нажимом спросил Фрол. – Деньги на ремонт собирают, выбивают из родителей просроченную плату за питание, и сами же пропалывают клумбы? А кто зарплату дворника себе в карман кладёт?

– А что вы хотите? – Пожала плечами Кузяцкая, по привычке переводя разговор на другую тему. – Вы пришли в обыкновенный детский сад. Нам всё это с неба не падает. Если бы ни добровольные пожертвования родителей, как вообще работать? На какие деньги прикажете учебные пособия покупать? Воспитатели просят всё это, и родительский комитет покупает карандаши, альбомы, краски, игрушки. Государственных денег на всё не хватает, милейший. А вы как думали?

– Слышал бы вас губернатор, у него в бюджете прописаны затраты на дошкольные учреждения. Интересно, кого на самом деле кормит государство? – язвительно произнёс Фрол. – Даром,

что я здесь не по этому поводу.

Втроём они двинулись в сторону лестницы, ведущей к «Теремку», но по дороге встретилась Правищева.

– Срочный педсовет, ребяточки, – проклокотала она сквозь забитое слизью горло. – К часу в большом зале. – А где наш инструктор по физической культуре? Хочу всех видеть.

– Он будет завтра. – Ответила Домна, и ещё раз выдержала неприязненный взгляд маленьких отёчных глазок.

– Это почему же педагога не был на занятиях и на педагогический совет не собирается? – Со священным негодованием изрекла заведующая.

– Он вам завтра сам объяснит. – Бросил Фрол, направляясь в «Теремок» с парой нормальных отвёрток и букетиком длинных саморезов, которые нашёл в бардачке своего автомобиля.

На педагогический совет Домна надела толстый кардиган – со стороны дальнего окна прилично так тянуло холодным воздухом. Она удобно уселась на стул с высокой спинкой и приготовилась подавлять зевоту на протяжении пятнадцати или двадцати минут – ей представлялось, что в старом, никому не нужном садике вроде «Ивана Царевича» словосочетание «педагогический совет» следует произносить лишь в очень редких случаях – всё здесь напоминало фешенебельный хлев, а не дошкольное учреждение. Запустение «Ивана Царевича» напоминало Домне старость закоренелого алкоголика, который проснулся однажды поздним утром, а у дверей его ждёт скучающая смерть. «Как это ты умудрился проспать собственный отход в мир иной?» – спрашивает его смерть. А у алкоголика в уме и памяти только бред и суета никчемная. Такое печальное сравнение подсказали противоречащие друг другу указания Правищевой, обшарпанная обстановка «хорошего детского сада» как признак разворованного финансирования и сломанная психика некоторых сотрудниц. Глаза и облик сломленного человека… присмотревшись внимательно и увидев такое однажды, вы не сможете перепутать уже ни с чем. Даниэль объяснял ей когда-то, что высшей точкой мастерства для частного психиатра является «воскрешение» сломленных людей – государственный психиатр просто не осмелится так рискнуть ради отдельно взятого пациента. Домна вблизи смотрела на сломанных Правищевой воспитательниц, и ужасало то, что… они знали, что их сломали. Воспитательницы отдавали себе отчёт, что их личность разорвана и срастается (или срослась) заново – они признали себя бывшими в употреблении. Домна смотрела во все глаза и видела, что заведующей заметен её интерес, и очень сожалела только о том, что подобно Даниэлю не умеет «воскрешать». Она хотела бы «воскресить» жертв заведующей хотя бы потому, что мертвецам нельзя касаться детей. Моральные калеки не должны заставлять деток вдыхать удушливый пар воспитательского выгорания. Все дети чувствуют радиоактивное отчаяние взрослых, только не в состоянии объяснить маме, почему рядом с тётей Мотей хочется плакать, драться и ругаться, а рядом с тётей Фёклой хочется петь или спокойно играть.

Выбравшись изо всей этой истории в здравом уме, Домна планировала написать статью под названием «Симфония некомпетентности», ни больше, ни меньше. В который уже раз за сегодняшний день Домна остановилась у окна, с удовольствием следя глазами за длинными тоненькими слёзками умного печального дождя на оконном стекле. Бесстрастное серое небо с недоумением заглядывало в недра глупого людского мира, и не могло найти признаков любви даже там, где в большом количестве содержались чистые и наивные существа – дети. Их ангелы-хранители в белых одеждах сильные и яркие, тогда как ангелы взрослых потрёпанные и полупрозрачные, в любую минуту готовые покинуть умершего грешника, и вернуться на Небо, вымаливать очищение, в надежде вернуть былое могущество и сильные ослепительно-белые крылья, повреждённые во время жизни с человеком. Домна очень долго была атеисткой, но сегодня ощущала настоятельную необходимость посетить Храм Божий.