Нейроны льда
Шрифт:
«Даже вот так вот, – подумал Виталий, отодвигая нетронутый чай. – Безалаберные дети, обучающие других безалаберных детей».
Ёрзая на неудобном стуле, Виталий потратил какое-то время, отвечая на письма по мобильному приложению электронной почты, но в конце концов ему надоело терять время на незапланированные действия.
«Эта школа на селе просто создана для ампутации хороших манер».
В холле пахло тушеной капустой и средством для мытья пола. Мимо прошествовали две блёклые женщины с обвислой грудью и беспрецедентными филейными частями, весь их педагогический вид говорил о том, что вялая попытка «Здрась-сь-сьте» карается полным желчи игнором: ты нас не знаешь, и мы тебя не
Из высокого окна солнечный свет подмигнул Виталию и он чуть не столкнулся с молоденькой учительницей, несущей у сердца стопку тетрадей. Худые напряжённые плечики и затравленные (всё ещё доверчиво распахнутые) глаза её сказали ему всё: «старшие коллеги меня уже укусили, но для полной мутации следует дождаться полнолуния». Вскоре после девушки появился молодой физрук, на удивление живой и спокойный. «Чаще бывает на свежем воздухе, наверное», – подумал Виталий.
– Эй, милок, где тут у вас директор?
– В актовом зале. Это там, – махнул рукой парень.
Двенадцать ступеней вверх. Смотровая площадка, судя по густому аромату супа, располагается прямо над столовой. А вот и дверь, за которой отчётливо слышны гулкие крякающие голоса. Цитадель общего образования пахнет дешёвыми душками и пылью старых книг. Утренний педагогический совет.
– Геннадий Алексеевич, милый, – намеренно громко произнёс Виталий, распахнув двери.
Со студенческих времён Виталий терпеть не мог застёгивать пуговицы на пиджаке, вот и сейчас, джинсы, кожаные ботинки на толстой подошве, футболка и распахнутый пиджак надетые им в совокупности придавали ему сходство с преуспевающим футбольным тренером – целеустремлённым, скорым на решения человеком, уместным в этой чахлой школе не более кузнечного молота в руках прима-балерины Большого. Он приехал точно в назначенное время и полчаса ожидания вывели его из себя. – Эй, директор! У меня к вам дело.
Пространство ящикообразного (мухи накрытые ящиком – ассоциация возникла сама) актового зала оказалось разлинованным длинными лавками-насестами. Курицы-учительницы, собравшиеся на педсовет, замелькали овалами обернувшихся лиц. Среди них угнездилась и его Лада. Шестьдесят пар зрачков сфокусировались на подтянутой фигуре синеглазого Сухарёва. Неспешный то ли из трусости, то ли по долгу службы, худой, сутулый, измятый морщинами директор устало посмотрел на Виталия. Годы назад Геннадий Алексеевич был прямее, энергичнее и, конечно, они с Виталием были бы примерно одного роста. Но сегодня директор ощутил себя сдувшимся футбольным мячом – вот, значит, какой он, муж Лады Михайловны Сухарёвой… так-так, она никогда не говорит о нём, но они столько лет провели вместе.
Геннадий Алексеевич Пажов старался не признаваться даже себе, как сильно он жаждал болезни, смерти, гибели, самоубийства мужа своей обожаемой, трепетно любимой Лады Михайловны. И вот он здесь…
Конечно, ему звонили насчёт новичков от Аскольда, но посадить в собственном огороде сразу три карантинных сорняка вот так попросту, играючи директор не мог – без стервозной прелюдии, без выторговывания некоего уважительного отношения к себе не мог. Но увидев Виталия, Пажов вдруг вспомнил заседание суда по делу о хищении в той самой городской школе, где он прежде трудился, и моментально узнал в Виталии второго заместителя прокурора. Ненависть его загорелась вечным пламенем.
– Ах да, Виталий Юрьевич, – приветливо отозвался директор. – Прошу простить, уважаемый. Ева Ивановна, займитесь нашим гостем, пожалуйста. Я подойду так быстро, как смогу.
Откуда-то сбоку возникла деловитая женщина, умышленно обтянутая пиджачной парой так, чтобы вкусно подать высокую грудь и круглую попку. Молодая разумная брюнетка Ева Ивановна, уже полтора
– Прошу за мной, – пригласила Ева Ивановна, когда за ними с Виталием закрылись тяжёлые двери. – Я помню тот самый (она сочла уместным немного улыбнуться) телефонный звонок. Ваши документы у меня в столе.
– Директор не в восторге, – хмыкнул Виталий, чтобы не молчать.
– Он не бывает в восторге. Это было бы непрофессионально.
Безо всяких проволочек заготовленный трудовой договор был подписан и данные Виталия внесены в базу данных, когда в учительскую ворвалась Лада.
– Объясни, почему ты здесь. – Выдохнула она. Лада не особенно любила Еву, но и стесняться её не считала нужным – порядочность молодого завуча была подтверждена временем совместной работы.
– Привет, милая. – Сухарёв искренне улыбнулся жене и у Евы сердце ёкнуло. – Я теперь работаю инструктором по физической культуре в местном детском саду, – проворковал Виталий. Если он и был способен чего-нибудь в своей жизни опасаться, то всё это было связано с настроением жены. Он не был мечтателем, слов с уменьшительно-ласкательным суффиксом не было в его активном словаре, но он искренне любил Ладу и позволял себе разомлеть лишь в её объятиях, подальше от посторонних глаз. Ему нравилось быть паинькой только для неё.
– Почему именно здесь?! Это не самая удачная идея, – тяжело вздохнула она, усилием воли подавляя эмоции.
– Я уже принял решение. Мы с Фролом…
– Что?! – изумилась Лада. – Фрол что здесь забыл?
– Территориально мы будем работать в «Иване Царевиче». – Кротко оправдывался Виталий.
Ева Ивановна почувствовала, как у неё в режиме реального времени течёт слюна именно по этому мужчине. Она заставила себя посмотреть на его плечо, потому что пялиться на его губы она не собиралась, не стоило и на бёдра глазеть – посередине только бок ровно сидящего на краешке стола Виталия. Со стороны это выглядело так, словно Еву сейчас стошнит или она сдерживается, чтобы не пукнуть. Она беззвучно вздохнула – происходящее было таким глупым и неуместным, что хотелось продлить это изысканное ощущение. Учителя так загоняют свою жизнь в шаблоны всезнайства и леденящей душу самоуверенности, что редкие моменты нормальной человеческой радости сгорают как просроченные бонусы. Ева и раньше думала об этом, но сейчас, рядом с Виталием, её накрыла голодная тоска по чувствам, по настоящей жизни. А не по той дурной комедии, которую изо дня в день ломаешь перед неиссякаемой толпой ученичков.
– Мне не нравится ваша новая затея. – Резко заявила Лада, тяжело дыша.
– Это идея Аскольда. Мы не могли отказаться, милая.
– Нет ничего такого, что нельзя было бы отменить. – Хмурилась Лада всё больше. И она не могла придержать это до дома. Тяжёлое едкое раздражение затмевало в ней гордость благополучной женщины и состоявшегося специалиста.
– С нами Домна. Всё решено. – Виталий произнёс это тише, чем предыдущие свои фразы, но в его словах явственно прозвучал металлический привкус. Он сказал это сидя, не используя жесты. Несколько секунд Лада смотрела на него молча, потом повернулась и ушла.