Нейроны льда
Шрифт:
В тот день, когда самолёт Домны опустился на родной земле, отец окружил её охраной – все эти меры казались ей смехотворны и не нужны, но из уважения к отцу, она ничего не возразила. Вместо желанного пристанища в изразцовом стиляге Петербурге, Домна вынуждена была согласиться работать в этом безнадёжном посёлке, лишённом достопримечательностей и комфорта. Две школы и два детских сада, по одному на каждую школу, здание краеведческого музея, половина которого служила парикмахерской и ветхое здание какого-то института, сотрудники которого появлялись и исчезали в его дверях бесшумно наподобие привидений. Зато пьяные студенты громко и живо орали на улице в сумерках всякую чепуху и дымили вейпами, развлекая одиноких людей страдающих бессонницей – в преклонном возрасте всё становится несколько
***
– Сколько можно ждать? – проворчал Фрол. Он топтался у подъезда, в спортивной синей куртке, армейских серо-синих брюках, и ботинках челси наподобие великовозрастного ухажера, с той лишь разницей, что был не вечер, а нудное пасмурное утро.
Высокий человек лет пятидесяти, крепкого телосложения, уверенный в своих прогнозах, полный скепсиса, а ещё без семьи, без слабостей, без особых примет – сосредоточенное непроницаемое лицо Фрола намного лучше аромата свежей горбушки или скрипа старых качелей, подталкиваемых мартовским сквозняком, напомнило Домне о детстве и о… матери, о самом первом её доме в один этаж три комнаты, о молодом отце.
– Ты один теперь со мной? – Губы Домны сложились в предулыбке.
– Будет ещё Виталик.
– ?
– Мы работали вместе, пока тебя не было. – Глаза Фрола глумились, как глаза уставшего до смерти отца, смотрящего на неумелые шалости своего малого дитяти, у мужика и нет уже сил засмеяться, но в глазах его пляшут весёлые огоньки забытой в буднях догорающей души, откликающейся только на самое родное.
– Кто он? – Полюбопытствовала Домна с некоей ревностью.
– Я терплю его с тех пор, как ты замужем. – Ухмыльнулся Фрол. – Надеюсь, сможешь воспринять его серьёзно.
– Я не замужем. – Тихо произнесла она.
– Пожалуй, нам пора.
Фрол торопил словами, на деле же колёса его внедорожника катили медленно, как с похмелья, по длинной невзрачной улице. Мимо, по тротуарам с обеих сторон, грустно по-невольничьи брели на работу сельчане. Люди, дёшево торгующие временем собственной жизни, чей маршрут определён на годы вперёд, – не смотрят по сторонам и не отклоняются от заданного ритма, – если душа завяжется в узел от обиды или переживаний, которые никому нельзя показать, плоть сама вынесет к месту будничного труда, плоть памятлива.
Домна и раньше замечала, какими порой несчастными и опустошёнными выглядят совершенно незнакомые ей люди (разных национальностей и разных профессий) во время отдыха в прекрасный летний день или прогулки по тенистой алее – когда думают, что их никто не видит. Много раз Домна представляла, как напишет книгу, где каждый абзац будет посвящен очередному грустному человеку, который когда-либо ей встречался – она изменит все имена, не тронет жизнь этих прохожих, к произведениям искусства нельзя прикасаться руками. Но она придумает им новые шансы, пересоздаст тех, кто забыл о себе, насколько он важен… Если покрытые европейским лоском и сдобренные неизменным уровнем комфорта, люди обнаруживают в своей жизни мучительные раны, не зарастающие и во время прекрасных путешествий, так каково же этим простым русским людям, с маленькой зарплатой, унылой жизнью и отдыхом, похожим на испытание?
– Скоро узнаешь, – пробормотал Фрол. Домна не удивилась и не обернулась возразить ему, в горле у неё стоял ком.
***
Средняя общеобразовательная школа №13 со стороны напомнила Виталию поделку из трёх обувных коробок, выкрашенных в разные цвета и расставленных относительно друг друга кое-как. Асфальтовая лепёшка сильно подержанного школьного двора бывшая некогда добротной,
Он медленно припарковался, и не сразу решился выйти. Посмотрел на часы и остановил взгляд на выпуклом ободке обручального кольца, оттенок платины и мирная тишина в салоне автомобиля успокаивали его. Всю жизнь Виталию сопутствовал успех и он стремился многократно его усилить. Где бы он ни оказался и во что бы ни вкладывал деньги, его решения отражали оптимум, невидимый для многих. Первое время это серьёзно бесило Фрола. Но работа гончих не предполагает бешенства. Они поладили. Хороший юрист и успешный предприниматель, Виталий зажигался только от работы связанной с опасностью. Без угрозы и риска ему не думалось, не жилось, не дышалось. Загвоздка лишь в том, что сегодня он перегнул палку. Защищать дочку Аскольда будет, естественно, сложнее, чем кажется на первый взгляд. И посёлок этот напичкан наркоманами и криминалом в достаточной мере, чтобы ему как заместителю начальника охраны было о чём почесаться. Более того, это последнее дело Фрола. И вот здесь обязательно бывают осложнения, неучтённые моменты и опасность там, где в рядовой ситуации её не бывает. Вообще говоря, его собственная жизнь не имеет фрагментов называемых «рядовая ситуация»: сколько раз, раненый ржавой железкой, с воспалёнными от воздействия сыпучего яда (тонко нанесённого на подлокотник самолётного кресла) глазами, с дичайшей аллергией на шерсть ехидны или полуживой после заплыва в ледяной воде, Виталий мирно являлся к своей супруге, опрятно одетый и рассеянный наподобие автора доклада по способам применения изохорного и изобарного процессов. Белокурая чаровница Лада не была довольна его частыми отлучками по долгу службы, но не могла она и заподозрить в нём человека, способного голыми руками свернуть шею или успешно посадить самолёт на одном двигателе. Они с Фролом были самыми первыми. Они набрали и обучили армию Аскольда Киевлянина. Из подобного рода профессий нет выхода, в лучшем случае передышка.
Проблема Виталия Сухарёва заключалась в его любимой жене. Их чёткие гармоничные отношения предполагали полную прозрачность, и вот он скрыл от неё, что в этот раз взял дело, территориально привязанное именно к этой захудалой жалкой школе №13… Умная, обманчиво-хрупкая Лада Сухарёва работает именно здесь, и, он точно знает, она придёт в ярость от пригляда мужа. Им обоим по тридцать пять, Лада всю жизнь отдала профессии психолога, активно упирая на практику и в этой школе директор идёт ей навстречу, позволяет внедрять авторские программы занятий, курсы для старшеклассников и прочее. И тут как раз Фрол берётся за последнее задание, оно у всех бывает с подвохом, как слышал Виталий – он твёрдо намерен помочь, он уже помогает. Но вчера вечером ему отчего-то не хватило смелости объяснить Ладе всё это… непроходимая трусость с его стороны. Лада в последние дни чем-то расстроена, больше молчит, и порой так по-детски к нему прижимается, что Виталию трудно заставить себя говорить.
Вчера он слушал её рассказ про деревенское детство, гладил длинные льняные волосы ожившей русалки и понимал, что момент уже не станет подходящим до наступления нового дня.
Его забавляла цифра тринадцать, но мерзейшая погода и поселковое безлюдье просто раздражали – стряхивая с себя крошки неуверенности, Виталий вышел из машины и направился вперёд, наслаждаясь волнами густого холодного воздуха, пахнущего яблоками и дымком.
Медленное спросонок солнце перевернулось с боку на бок и несколько по-настоящему ярких лучей принялись меланхолично согревать продрогшую за ночь землю.
Виталий преодолел ступеньки и вошёл в главное здание. «Отличный лабиринт для пейнтбола» – первое, что пришло ему в голову. Высокий невозмутимый элегантный, Виталий редко вызывал подозрение, вот и сейчас вахтёрша сфокусировалась на телосложение вошедшего мужчины, начисто забывая осведомиться о цели визита.
– Где директор? – Строго спросил Виталий.
Ему указали на дверь в приёмную. Он представился. Милая глупенькая секретарша предложила чашечку дешево чая, а потом… собралась, взяла сумку и ушла. Дверь кабинета директора нараспашку.