Нейтринная гонка
Шрифт:
— Самоубийство?
— Нет, в самоубийство я не верю. Хотя прекрасно понимаю, почему некоторые столь яростно отстаивают эту версию. У профессора была навязчивая идея: ему якобы не давали житья коллеги, работавшие с ним на одном факультете. Рамада преподавал зоологию в Брауновском университете. В тот роковой день он находился на верхнем этаже научной библиотеки. Свидетели утверждают, что он высунулся из окна, чтобы получше рассмотреть пятнистого голубя какой-то редкой породы, разгуливавшего по карнизу, и потерял равновесие.
Пирс знал, о каком здании идет речь, и зримо
— Так в чем же заключалась теория профессора? — поспешил он напомнить собеседнику.
Фроствиг домиком сложил длинные пальцы.
— Именно поэтому я и пытался найти журнал. Я ищу его с тех самых пор, как мне позвонил Флудд. Видите ли, профессору удалось обнародовать свои идеи в какой-то околонаучной газетенке в виде статьи, содержащей ряд спорных гипотез. Это, конечно же, вызвало еще большее презрение к нему со стороны коллег. Их отношение можно выразить в следующих словах:
«Рамада утверждал, что в толще скалы Биг-Эгг имеются пустоты и вход в виде подводного грога. Далее он настаивал, что там-де обитает некое древнее существо, которое некогда фигурировало в легендах индейцев-наррангасетов в образе морского божества. Наррангасеты в самом деле когда-то совершали паломничества в Блэквуд-Бич, конечно же, в те времена, когда самого этого поселения первых европейцев еще не существовало. Как бы там ни было, мифический подводный исполин ужасно раздражал коллег профессора. Однако тот до конца жизни не утратил веру в свою гипотезу».
Пирс медленно переваривал услышанное. Фроствиг так и не представил никакого объяснения странного поведения дочери профессора зоологии. Пирс решил докопаться до истины, чего бы это ему ни стоило.
— А Энди, его дочь?..
— Прекрасная девушка, — отозвался Фроствиг. — Она еще в раннем детстве лишилась матери и росла независимой, ну просто мальчишка-сорванец. Она, разумеется, тяжело переживала смерть отца. Пожалуй, даже слишком сильно. Энди практически не выходит из дома, лишь изредка в магазин за продуктами. И… — суровый взгляд Фроствига тяжело опустился на Пирса, который тут же виновато опустил голову, — …ходит в чем мать родила загорать на скалах у моря, где, по слухам, предлагает себя этому самому морскому чудовищу, как будто желает принести себя в жертву, словно это поможет воскресить ее дорогого отца.
— Ужасно печально, — посочувствовал Пирс, — не говоря уже о том, что это чистое безумие.
Фроствиг пожал плечами.
— Все может быть. Лично мне кажется, что это лишь досужие вымыслы. Никто точно не знает, что у нее на уме, поскольку она никому ничего не рассказывает. Вдруг она пытается превратить Блэквуд-Бич в нечто вроде местного Сен-Тропе? И вот еще запомните: все мы измеряем собственное горе по-разному.
Пока Пирс размышлял над последней фразой Фроствига, профессор, хрустнув костями, поднялся с кресла и вытащил из-под положенной на сиденье кресла подушки, на которой сидел, огромный штангенциркуль, после чего осторожно приблизился к гостю.
— А теперь, молодой человек, если вы готовы отблагодарить меня за потраченное на вас время, позвольте мне сделать несколько измерений.
Ошеломленный Пирс беспомощно опустился в кресло, покорно отдав себя в руки Фроствига, который измерил его череп, предплечье, бедро и прочие части тела.
Наконец старик завершил свое странное занятие, Пирс встал, и Фроствиг проводил его до двери.
Когда они проходили мимо темного угла, в котором была замечена горилла, глаза Пирса, теперь уже привыкшие к полумраку, сыграли с ним шутку, столь знакомую тем, кто страдает миопией, но обычно неизвестную людям с хорошим зрением, таким, как Пирс: замеченный с большого расстояния предмет при близком рассмотрении оказывается чем-то совсем иным.
Пирс собрался было повнимательнее рассмотреть то, что стояло в углу, но хозяин не дал ему это сделать, торопливо подтолкнув к выходу.
По пути домой до Пирса дошло, что он принял за гориллу огромную меховую шубу, надетую на человеческую фигуру со стеклянными глазами.
Впервые они столкнулись лицом клипу на рынке, в том ряду, где торгуют мукой и сахаром.
Пирс отвел взгляд от пакетов муки со странным названием и тотчас обнаружил, что угодил в ловушку: его взгляд был устремлен на восхитительный профиль Энди.
В следующую секунду ему стало ясно, что он просто обязан заговорить с ней. Для начала. А затем — если станет понятно, что никаких препятствий для этого не существует — властно схватить ее за талию, перебросить через плечо и ускакать прочь на каком-нибудь крылатом коне в какой-нибудь уединенный замок, где возлежать с ней на ложе любви по двадцать три часа в сутки.
Пирса трудно было назвать мускулистым молодым человеком, а Энди формами своими приближалась к богине, так что с забрасыванием ее на плечо он не стал торопиться. Затем инстинкт подсказал ему, что силу он найдет в другом месте.
Однако на краткий миг — молча и не хватая ее за талию — он просто положил локоть на пыльный, покрытый лаком прилавок рынка Рекстроз-Маркет (основан в 1910 году) и принялся пристально рассматривать лицо Энди.
Ее черты были слегка кастильскими, или левантийскими, или греческими — какой-то из тех средиземноморских рас, которые Пирс никогда не мог отличить друг от друга. Лоб девушки был чист, как Пирс и подумал, в первый раз увидев ее в подзорную трубу. Светло-карие глаза вызвали головокружение. Крупный, бросающийся в глаза нос заставлял задуматься о том, как лучше всего повернуть голову, чтобы было удобнее целовать ее сочные губы.
Пирс опустил взгляд ниже. На Энди была мужская рубашка, завязанная на талии узлом, хлопковые шорты с цветочным рисунком и сандалии, выгодно подчеркивавшие привлекательные щиколотки. Она задумчиво, если не сказать рассеянно, наполняла продуктами плетеную корзинку.
Энди терпела полный обожания взгляд Пирса секунд тридцать, после чего направилась прямо к нему.
Пирс поспешно выпрямился, понимая, что выглядит как типичный бездельник или пресыщенный сердцеед, если, конечно, такие водятся на рынке. Он открыл было рот, чтобы избавиться от словесного бремени теперь уже полностью расцветшего почитания, но Энди заговорила первой: