Незабудка
Шрифт:
Руки своей она не отняла, но едва заметно передернула плечами, он заметил это и торопливо отпустил рукав ее шинели.
— Красивая? Это я знаю. Еще красивее стала, чем тогда, весной.
— С чего бы это? Может, немецкий воздух на тебя так влияет? Или вода тут, на фольварке, волшебная? — Он засмеялся невпопад.
— Моя весна только сейчас вот, поздней осенью, подоспела, — сказала она с горечью.
— А помолодела почему? Как тебе удалось? Научи меня!
Она покачала головой.
— Этому не научишь. Я душой помолодела.
— На сколько же лет? — Он неуверенно
— На много, — пояснила она серьезно. — Потому что влюбленная я теперь...
Он вытер лоб, отвернулся, поправил на себе новенькую портупею и стал пристально вглядываться в верхушки голых лип, словно там вдруг появилось нечто чрезвычайно интересное.
— В кого же?
Незабудка промолчала, но лицо ее посветлело, на лбу разгладились морщинки-сердитки, и она вдруг совершенно неожиданно запела:
Я вам скажу один секрет:Кого люблю, того здесь нет!Кого-то нет, кого-то нет,Кого-то жаль, кого-то жаль,К кому-то сердце мчится вдаль!..Она вовсе не хотела уязвить его этим заочным объяснением в любви к другому. В эту минуту она вообще забыла, что майор стоит рядом.
— Кто же он? — Красивое лицо его стало жалким, он старался, но был не в силах изобразить спокойствие.
— Если жив останется, будет мне мужем. Это я точно знаю. Любовь нечаянно нагрянет... Хотя, между прочим, слово «любовь» не было вслух сказано. Даже не... — она слегка запнулась, — не поцеловались ни разу. Я даже имени-отчества, фамилии его в тот вечер не знала.
— Не муж, а сплошное инкогнито. Надеюсь, он-то был внимательнее к тебе? — спросил майор со смешком. — Он-то знал твое имя?
— До сих пор не знает, — ответила она серьезно, не принимая его тона. — Ни имени моего. Ни фамилии. Одно прозвище.
— Так можно и потеряться.
Она покачала головой.
— Если только в живых останется, он меня найдет. Я ведь его женой назвалась.
— А он знает об этом?
— Кажется, нет.
— Фу, совсем забыл, что ты любишь разыгрывать!
Он рассмеялся громко и с явным удовольствием, которого не скрывал. Ему хотелось думать, что она шутит. Но лицо ее было по-прежнему сосредоточенно, мыслями она была сейчас далеко-далеко. Он понял, что все сказано всерьез, и спросил:
— А где он сейчас?
— Не знаю. В каком-нибудь госпитале.
— Ну, а если он... не вернется? — Майор поспешно внес поправку: — Не вернется сюда, в батальон? Или его вообще отправят в тыл? Война все-таки на исходе. Что же ты — совсем одна в жизни останешься?
— Значит, по-твоему, обманывает песня — кто любит, тот дождется, кто ищет — тот всегда найдет?
— Пора уже к мирному времени судьбу свою примерить. Не пожалеешь, что от меня отказалась?
— Не пожалею.
— Сама же говоришь, он тебе никто...
— Да он — все для меня! — Она перешла на проникновенный шепот. — Муж он мой. Понимаешь — муж?!
— Таким мужем и я мог называться тогда, под Витебском. И кстати, — ему не удалось скрыть мужского самодовольства, — с большим основанием, чем твой новый друг.
— Муж из тебя, Миша, никак не получился. Разве что походно-полевой муж. Думаешь, потому, что не расписались с тобой в прифронтовом загсе? Или не подали командиру дивизии рапорт по всей форме? Так полагается в семейных случаях. Как бы тебе объяснить? Мужчина — одно, а муж — совсем, совсем, совсем другое. Пожалуй, тебе этого не понять... Ты, например, думаешь, что приласкать можно только руками или губами. А можно приласкать одним взглядом, одним словом. Прильнуть сердцем. Самое ценное — когда мне дарят чувства и мысли лучшие, чем мои собственные...
Она упрятала волосы, выбившиеся из-под каски, деловито ощупала ремень — ладно ли лежит на хлястике, — одернула шинель, чтобы не морщилась, в общем, дала понять: обо всем переговорено и свиданию конец.
А тут еще одна за другой метрах в трехстах разорвались две увесистые мины, и Незабудка обеспокоенно взглянула в ту сторону — не зацепило ли кого?
Он молча стоял, опустив свои по-бабьи полные плечи, затем спросил, не поднимая головы, не глядя по сторонам:
— Торопишься? Не смеешь меня задерживать?
— Зато под Витебском с тобой распрощались с опозданием. У того мостика, за семафором.
Он сделал вид, что не понимает, о чем она ведет речь. Она же не стала ничего объяснять, а лишь сказала, как бы адресуясь к самой себе:
— Зачем хитрить, обманывать себя? Тем более под огоньком. На переднем крае откровенность в большей цене, чем во втором эшелоне.
Когда он убедился, что между ними все кончено, что она тяготится встречей, он уже не старался выглядеть невозмутимым. Вид у него был подавленный.
Да, Михаил Дмитриевич переживает настолько сильно, насколько умеет, и не его вина, что сильные переживания его — тоже слабые, как Незабудка теперь поняла.
— Ты вот, Галя, ругаешь меня. Наверное, за дело ругаешь. А мне бы только голос твой слышать... Ну что же, бывай... Вижу, тебе даже мое присутствие неприятно.
— Зачем же обо мне так плохо думать? Провожу до полкового НП.
— Начальство полагается провожать? — усмехнулся он невесело.
— Вовсе не потому, что начальство. Тем более ты сюда не по служебному делу забрел. Просто не хочу, чтобы ты лишней опасности из-за меня подвергался... Видишь, во-о-от там, где каменный забор кончается? Взгорок правее зеленого домика? Немцы его просматривают и простреливают. Покажу тебе дорожку укромнее...
Шли след в след. Незабудка впереди, шаг ее становился все размашистее, а говорила она, не оборачиваясь:
— Эта дорожка потише и, между прочим, короче... А ремни на тебе скрипят! Небось новые?
— Хочешь, поменяемся? На память? Я тебе эту портупею, а ты мне свой ремень.
— Пожалуй, не стоит. Пусть на тебе скрипят-блестят. Или другой знакомой подаришь. А я твою сбрую сразу истреплю-измажу, по грязи ползая.
Снова шлепнулась полковая мина. На этот раз коричневый куст разрыва вырос поближе.