Незабываемые дни
Шрифт:
Чмаруцька сразу побледнел.
— Не иначе — бомбят!
Выбежав из будки, он задрал голову, но ничего подозрительного там не заметил.
Чичин и Хорошев глядели на только что отошедший эшелон. Он уже остановился. Над самой серединой его стоял столб желтого дыма и медленно рассеивался, таял. Над несколькими вагонами вздымалось пламя. А от вагона, стоявшего посредине, почти ничего не осталось, торчали только обугленные ребра и скрюченное железо. Вокруг бегали и суетились немцы.
Наконец, паровозы тронулись, отвели переднюю
А Чмаруцька уже рассказывал группе деповцев, вышедших поглядеть на случившееся, что он первый услышал взрыв.
— Как бабахнет, брат ты мой, как грохнет, так аж под самое небо! А это ж буфер летел, целый буфер, брат ты мой!
— Наш или немецкий?
— Этого, брат ты мой, не знаю, — растерянно сказал Чмаруцька.
— Он клейма не разглядел! — поддел кто-то рассказчика.
— А тебе все шуточки! Ты поглядел бы, как все началось. Небось, сам в депо сидел, а это у меня на глазах случилось.
— Что ни говори, набрался ты, Чмаруцька, страху!
— С вами, зубоскалами, поговоришь! — И Чмаруцька смущенно замолчал. Он собирался еще что-то сказать, но Штрипке, который в это время шел вместе с Заслоновым от эшелона, сердито прикрикнул на них:
— Чего глазеете? Чего не видели? Работать, работать!
Люди разошлись по своим местам. Проходя мимо Чичина, Заслонов как-то особенно посмотрел на него. Тот в ответ еле заметно повел глазами. Какое-то подобие улыбки промелькнуло в уголках губ инженера, и он, не останавливаясь, прошел в контору вслед за Штрипке.
2
Александр Демьянович немного прихворнул в дороге, и они с Надей остановились в одной деревне отдохнуть денек в хате, которую порекомендовал им дежурный проводник.
Было уже под вечер, когда по деревенской улице с гиком и криком пронеслась группа всадников, примерно человек пятнадцать.
— Кто это такие? — тревожно спросила Надя у хозяйки дома, в котором они ночевали.
Та выглянула в окно, присмотрелась:
— А это снова байсаки.
В голосе ее прозвучали нотки не то пренебрежения, не то недовольства.
— Какие байсаки?
— Да партизаны — они частенько сюда наведываются и в хате у меня были. Но, по правде сказать, это такие партизаны, что лучше бы их вовсе не было…
— А почему?
— Да что о них толковать, босяках.
— Почему босяках?
— Да командир у них по фамилии Байсак. Настоящий босяк, глаза всегда самогоном залиты. Только и забот у них, чтобы выпить и погулять.
Всадники, прискакав к деревенской околице, повернули обратно, ехали рысью. Впереди на добром скакуне, явно рисуясь своей молодецкой выправкой, гарцовал человек, которому можно было дать на вид лет под тридцать. Он был одет в хорошо сшитую меховую куртку. Шапка-кубанка сидела у него на самой макушке, из-под шапки выбивался черный вихрастый чуб. Кавалерийская сабля и маузер болтались около стремян. По всему его облику видно было, что это командир. Человек пять верховых, тоже в кожаных куртках, но похуже, ехали в непосредственной близости от командира. Вооружены они были немецкими автоматами. За ними следовали остальные, одетые кто в шинели, кто в овчинные полушубки. За их спинами болтались обыкновенные винтовки, а у ехавшего последним через плечо свисала гармонь.
Передний всадник остановился. Послышалась резкая команда:
— Гвардия, стой! Обеспечить привал!
К нему предупредительно бросились двое верховых. Один подхватил за уздечку коня, другой помог слезть с седла. Спешившиеся конники расходились по хатам.
— О господи, вот напасть на нашу голову, сам идет к нам! — растерянно сказала хозяйка.
Вскоре в хату вошли Байсак и еще двое: один, подвижной, как ртуть, парень лет двадцати, видать, ординарец, другой немного постарше, с тяжелым, немигающим взглядом, который, казалось, прилипал ко всему, что попадало в поле его зрения. Нос с горбинкой и мохнатые брови, нависавшие над глазами, придавали суровый вид его лицу и делали чем-то похожим на сыча.
Сам Байсак, плечистый, розовощекий, грузно вошел в хату и пробасил с порога:
— Ну как живешь, хозяюшка? Принимай гостей!
— Гостям всегда рады. Милости просим.
Горбоносый гаркнул из-за плеча Байсака:
— Чего там, милости да милости? Живей пошевеливайся, баба!
— Тише, Сыч, тише! Гляди, тут и девчата водятся. Что за люди? — спросил Байсак, заметив Надю и Александра Демьяновича. — Что-то не видел я их тут раньше.
— Наши люди, наши… — торопливо проговорила хозяйка.
— Какие это наши? — вмешался Сыч. — А ну-ка документы! — Проверив документы, он вновь обратился к Байсаку: — У них, товарищ начальник, немецкие удостоверения.
А какие же у нас могут быть удостоверения, если они выдаются немецкими властями? — спокойно произнес Александр Демьянович, глядя прямо в глаза Байсаку. Казалось, будто он где-то уже видел это лицо.
Мало ли чего в этих удостоверениях написано. Вы нам вот скажите, что вы за люди по советским документам? — спросил уже сам Байсак, и лицо его заметно посуровело.
— Видите, я не знаю, с кем имею честь говорить.
— Байсак! Понял — Байсак! Вот с кем имеете честь!
— Простите, но это мне еще ничего не говорит.
Байсак посмотрел на него, как обычно глядят на какую-нибудь козявку.
— Странно, однако… Гм… не знать Байсака! Можете благодарить бога, что я в хорошем настроении. Растолкуй ему, Сыч!
— Перед тобой, невежа, командир конно-партизанскою летучего отряда имени Байсака — сам Байсак.
— Тогда другое дело, по крайней мере знаем… — с плохо скрытой иронией сказал Александр Демьянович. — С партизанами приятно повстречаться.