Незадолго до ностальгии

Очеретный Владимир Владимирович

– Хм, – задумалась Варвара.

– А разве древнегреческое «Угол падения равен углу отражения» не из той же оперы?

– Да, пожалуй, – согласилась она. – Но это что же получается?..

– Пока не знаю, – признался он, – мы просто с тобой ведём исследование на тему гениев. Спонтанная раскопка. И пока видим, что третий закон Ньютона нам не кажется гениальным. А как насчёт второго?

– F = та?

– Кажется, так. Ты испытываешь восхищение, когда видишь эту формулу?

– А разве надо испытывать восхищение?

– Без этого трудно считать открытие этих формул гениальным. Я, например, ни капли не испытываю.

Мне больше нравится выражение Ньютона: «Если мне удалось заглянуть дальше других, то только потому, что я стоял на плечах гигантов». Здорово сказано, но эта фраза как раз и не очень известна, а известна «Сила равняется произведению массы на ускорение». И что в ней, скажи, гениального?

– Ну, не знаю, – произнесла Варвара с сомнением. – Без знания законов Ньютона, если на то пошло, были бы невозможны полёты в космос.

– Верно, – согласился Киш. – Но ведь его считали гением задолго до космонавтики – ещё при жизни. Почему?

– Почему? – доверчиво повторила Варвара, ожидая, что сейчас услышит ответ.

– Не знаю, – разочаровал её он, – я не из тех, кто может это объяснить. Могу только предположить: дело было не в том, что его законы на тот момент открывали какие-то перспективы, и все ликовали, как они пригодятся в будущем. Никто и не помышлял о полётах в космос. Просто людям стало казаться, что теперь они знают, как устроен мир, и почему, например, Луна не падает на Землю.

– Вот видишь, ты всё-таки объяснил, – указала она, – почему Ньютон – гений.

– Вовсе нет, – не согласился он. – Для нас с тобой естественно, что Луна не падает на Землю, потому что мы знаем про всемирное тяготение и прочее. А для миллиардов людей, которые даже и сейчас ничего не знают о законах Ньютона, это тоже естественно. Потому что… не падает Луна, и всё тут. Никто и не думает, что она может упасть. Верней, людей, которые могут задуматься об этом, – о том, почему Луна не падает на Землю, – их тоже ничтожное меньшинство. Они такая же статистическая погрешность, как и те, которые могут объяснить насчёт гениев. Наверное, иногда это одни и те же люди. Представь, вот есть некие чудаки, которые терзаются загадкой: почему это Солнце и Луна не падают на Землю, а висят себе в небе? И тут Ньютон им всё объясняет с помощью формул. Конечно, они назвали его гением. Но это не отменяет того факта, что их и при жизни сэра Исаака было ничтожно мало.

– Наверное, ты прав, – задумчиво произнесла Варвара. – Из того же Бетховена люди знают, как правило, «Лунную сонату», «К Элизе» и еще парочку вещей… Или «Война и мир»: людей, которые слышали об этом романе, немало, но прочитавших его от начала до конца уже гораздо меньше, а понявших, почему он гениальный, и того меньше.

– И мы возвращаемся к тому, что понимающих, почему гениальное – гениально, очень немного, – подхватил Киш. – А раз так, то для большинства не так уж и важно, в какой области гений был гением. Главное зафиксировать факт: такой-то был гением. Почему бы Франца в таком случае не считать гением в чистом виде – без уточнения, что гениального он сделал?

– А вот тут ты ошибаешься, – не согласилась Варвара. – Пусть людей, умеющих объяснить, почему Ньютон, Бетховен или Толстой гениальны, мало, но они всё же есть. А с Кафкой таких людей нет. И в этом принципиальная разница. Разве не так?

– Когда-то такие люди наверняка были, – для удобства Киш взвалил древко транспаранта на плечо, как солдат винтовку. – Кто-то из его друзей или знакомых. Наверняка они знали. Просто они уже умерли – вскоре началась война, и передавать знание в тех условиях было некому. А возможно, знание передали, но и те, кому оно было передано, тоже погибли.

– А это по большому счёту неважно, были или не были, важно, что сейчас их нет. Здесь разница, как между «нечто» и «ничто». Или я чего-то не понимаю?

– А наши друзья-францеведы, – рассудительно заметил он, – по-видимому, считают, что если мир не понял Франца и не сохранил знание о его гениальности, то это ещё не повод его не чтить. И скажи, что они так уж неправы… Бывают же красивые вещи, секрет изготовления которых утерян, но это не мешает восхищаться ими. Так и тут. Это почитание в самом чистом виде.

Варвара на какое-то время задумалась, глядя себе под ноги, и ему почему-то показалось, что она слегка пригорюнилась.

– На самом деле, – поспешил он на помощь, – я тоже считаю, что в этом есть нечто странное: чтить гения, не зная, в чём именно он был гениален. Просто я стараюсь тебе помочь.

– Ты очень милый, Киш, – отозвалась она. – И ты всё верно говоришь. Если смотреть со стороны, то так оно и есть. Но главное – внутри. Их всех что-то объединяет – что? Вряд ли кто-то из них руководствуется желанием быть почитателем в чистом виде.

– Ты права, – согласился Киш. – Их что-то притягивает. Собственно, это ты и хочешь установить?

Варвара кивнула.

– Наверное, со стороны это странно смотрится, – грустновато улыбнулась она. – Что это за тенетерапевт, который не знает, что людей надо принимать такими, какие они есть? Но мне важно понять, что их привлекает в фигуре Кафки. Как бы отгадать их, понимаешь?

– В сущности, ты о том же самом, – заметил он. – Это разница между знанием и пониманием. Можно просто знать, что Ньютон гений, а можно и понимать, почему. Или даже не так: знать, почему Ньютон гений, невозможно. Можно знать, что он англичанин, физик, математик, астроном, директор Монетного двора, а почему гений, можно только понимать. Так же и с людьми: можно принимать их такими, какие есть, а ты хочешь понимать, почему они такие. Поэтому тебя не устраивает простая констатация, что Франц – гений. Большинство знаний мы получаем не рационально, а просто на веру: нам сказали, что Ньютон гений, вот мы машинально и верим в это. Но, по-видимому, это не всегда правильно, и как раз сейчас мы с этим и столкнулись: увидели, как мало рационального объяснения. Наше знание, что Ньютон гений, само по себе ещё не рождает в нас почитания к нему. Поэтому тебе и хочется не просто знать, что Франц гений, но почему он гений. Тем более что в случае с Ньютоном есть хоть какое-то объяснение, а в случае с Францем – никакого. Разве не так?

– Вот ты меня понимаешь! – Варвара признательно погладила его по руке.

– Но почти совсем не знаю! – засмеялся он. – И к чему мы пришли? Мне кажется, надо копать дальше. Надо признать, мой пример с Ньютоном был не очень удачным, мне кажется, он нас только запутывает.

– Почему? – удивилась Варвара.

– Потому что Ньютона при жизни признавали гением, а Франца – нет, – объяснил Киш. – О чём это говорит? О том, что открытия сэра Исаака соответствовали духу и чаяниям времени, а то, что делал Кафка, по-видимому, не соответствовало.