Незапертая дверь

Маринина Александра

Ганелин слушал ее очень внимательно, сосредоточенно глядя прямо ей в глаза.

–  Вы действительно верите, что я не убивал водителя?
– напряженно спросил он.

–  Верю, - искренне ответила Настя.

–  И вы можете мне гарантировать, что моя жена не узнает...

–  Нет, Андрей Константинович, гарантировать я вам ничего не могу, потому что не умею предвидеть будущее. Возможно, то, что вы мне скажете, попадет в материалы уголовного дела, и, возможно, дело все-таки дойдет до суда. Тогда все это будет предано огласке. Я могу только вам обещать, что, если этого не произойдет, я постараюсь сделать все возможное, чтобы ваша супруга ни о чем не узнала.

Вы уже поняли, кто может быть этим человеком?

–  Да, - тихо произнес Ганелин.
– Я, конечно, не уверен, но других кандидатур у меня нет.

–  Так я вас слушаю. Кто он?

–  Муж моей бывшей любовницы.

–  Где он работает? Кто по должности?

–  Сейчас - не знаю, я... словом, я общался с его женой много лет назад. Тогда он служил в какой-то вашей структуре, названия не помню.

–  Но хотя бы чем занимался?

–  Техническим обеспечением. Кажется, это так называется? Всякие подслушивания, подсматривания и все такое.

–  И его фамилия?..

–  Щербина. Зовут Павлом, отчества не знаю. Отлично. Павел Щербина из подразделения, занимающегося оперативно-техническим обеспечением. Найти будет несложно. Интересно, где он теперь обретается?

–  Я понимаю, что вам неприятно об этом говорить, но придется, Андрей Константинович, - продолжала Настя.
– Что произошло между вами? Он узнал, что у вас роман с его женой?

–  К сожалению, все было не так банально, - вздохнул Ганелин.
– Я в то время был холост, на Наталье я женился много позже. Уже занимался бизнесом и неплохо преуспевал. И эта женщина, жена Щербины, захотела устроить свою жизнь по-новому. Она решила уйти от мужа, чтобы выйти за меня замуж. А я совсем не собирался жениться ни на ней, ни на ком бы то ни было еще. Она приняла свое решение, не поставив меня в известность и не спросив моего согласия. Просто собрала вещи, объявила мужу, что уходит ко мне, и хлопнула дверью. И возникла с чемоданом на пороге моей квартиры. Мне пришлось долго и мучительно объяснять ей, что мы не можем быть вместе и никогда не будем. Поверьте, это был не самый радостный день моей жизни.

–  И что было потом?

–  Потом она взяла свой чемодан и ушла. Вернулась домой. Ей пришлось выдержать безобразную сцену, которую устроил ей муж. Можно только догадываться, что он ей говорил в такой ситуации... Конечно, ей пришлось нелегко - в один день оказаться униженной сразу двумя мужчинами, один из которых ее отверг, а другой оскорблял. Она впала в страшную депрессию, подсела на таблетки, многократно лечилась в клинике неврозов и в кризисных отделениях, у нее были даже суицидальные попытки... Только не думайте, что все это произошло от несчастной любви ко мне.

–  А от чего же?

–  От любви к себе скорее. Ну подумайте, какая женщина разрушит свою семью и явится без предупреждения к своему любовнику с твердым намерением остаться у него в качестве жены? Только абсолютно влюбленная в самое себя и уверенная, что мужчины всего мира спят и видят, как бы залучить ее в свои объятия. И мой отказ был для нее шоком. Ей никогда в жизни никто ни в чем не отказывал. Она, видите ли, была и в самом деле потрясающе красивой. И вдруг какой-то смешной толстяк, правда, богатенький, но, по ее меркам, старый и некрасивый, выставляет ее за дверь! Она-то шла к нему с намерением осчастливить и заставить валяться от восторга у ее ног, а ему, видите ли, она не нужна. Она не могла с этим смириться. Но деваться-то было некуда, она вернулась к мужу, а тот ей, по всей вероятности, высказал все, что думает о ней, и объяснил, что отныне она должна жить молча и покорно кивая

головой. Он ее очень любил, если судить по тому, что она рассказывала о своем муже. И выгнать ее не мог, потому что любил, и измены простить не мог. Он прекрасно понимал, что она меня не любила и позарилась только на деньги, от этого ему было еще больнее. Эта ситуация разбудила в нем ненависть, а куда ее было девать? Жену-то он любил, поэтому оставалось ненавидеть только меня.

–  Понятно... Вы с ним когда-нибудь встречались?

–  Да, несколько раз. Она звонила мне еще примерно в течение года, предлагала возобновить отношения. Жаловалась на здоровье, я имею в виду состояние нервной системы, и я, как бывший врач, дважды устраивал ее на лечение. Я понимал, что платное отделение они финансово не потянут, а в бесплатном такие условия, что лучше не надо никакого лечения. Я платил за нее. Ее муж приходил ко мне на работу и пытался всучить какие-то деньги, кричал, что ни копейки от меня не возьмет, награждал соответствующими эпитетами. В общем, я от него наслушался о себе достаточно.

–  В каком году это произошло?

–  В девяносто третьем.

–  И вы думаете, что спустя восемь лет он мог вспомнить о своей неприязни к вам?
– Настя недоверчиво покачала головой.

–  Нет, Анастасия Павловна, я не думаю, что он о чем-то вспомнил. Судя по тому, что я о нем знаю, он об этом никогда и не забывал. Скажите, что теперь должно произойти, чтобы меня выпустили?

–  Очень многое. Мне нужно разыскать этого Павла Щербину и выяснить, мог ли он быть источником той информации, на основании которой мое начальство вас так уверенно подозревает. Если мог, тогда придется потратить еще какое-то время на то, чтобы доказать, что он злоупотребил доверием и оболгал вас. А вот если не мог, тогда дело плохо. Я вас 1 попрошу на всякий случай как следует подумать, может, еще кого-нибудь вспомните.

–  Но вы же доказали, что пистолет мне подбросили!
– с отчаянием проговорил Ганелин.

–  Нет, Андрей Константинович. Это не называется "доказали". Мы всего лишь установили оперативным путем, что это могло произойти, что на вашей машине действительно сработала сигнализация в тот момент, когда работники парковки отлучились. Но это ничего не доказывает, к сожалению. Сигнализация могла сработать от чего угодно.

–  Но зачем, зачем мне было убивать этого водителя? Я ведь даже знаком с ним не был.

–  Я знаю, - мягко ответила Настя.
– Потерпите, Андрей Константинович, скоро все выяснится. Я понимаю, что для человека, сидящего в камере, понятие "скоро" имеет несколько иной смысл, чем для тех, кто находится на свободе. На свободе можно ждать годами, а в камере вы считаете каждую минуту и мучительно переживаете ее. Но я никому не могу объяснить, что не верю в ту информацию, которую получил мой начальник. У меня нет оснований так говорить.

–  Послушайте, - Ганелин снова оживился, - а что говорит ваш начальник? Кто ему дал информацию? Откуда она у него?

–  Он ничего не говорит.

–  Но вы его спрашивали?

–  У нас не принято это обсуждать.

–  А что у вас принято?
– он заметно возвысил голос.
– Сажать людей в тюрьму по ложному навету, ничего не проверяя, как в тридцать седьмом году? Или у вас теперь разное правосудие для преступников и порядочных людей? Ваши воры в законе устраивают сходки в крупных ресторанах, вы их хватаете и через пять минут отпускаете, потому что вам нечего им предъявить, у вас, видите ли, доказательств нет. А для меня оказалось достаточно одного клеветнического заявления, чтобы упрятать за решетку.