Незавершенная революция
Шрифт:
Тем временем характер революции и взгляды китайских коммунистов претерпели радикальные изменения. По своей идеологии и организационной структуре партия Мао напоминала и ленинскую, и сталинскую партии. Ленинская партия глубоко уходила своими корнями в массу рабочего класса. Единственной основой партии Мао было крестьянство. Большевики росли в обстановке многопартийности, которая полулегально существовала в царской России, они привыкли к яростным взаимно обогащающим спорам со своими оппонентами — меньшевиками, эсерами, либералами и другими партиями. Маоисты, живя более 20 лет в изоляции, окопавшись в горах и деревнях, замкнулись в себе. У них не было ни меньшевиков, ни эсеров, с которыми можно было бы вести полемику. Их критика Гоминьдана носила характер военной пропаганды против врага, а не идеологического спора с серьезным оппонентом. Партийные кадры составляли командующий состав партизан. Все в их жизни было подчинено армейскому порядку. Организация, дисциплина,
Большевистская партия обрела сплоченность, пройдя через целую полосу болезненных политических и моральных кризисов и подавив разные оппозиционные силы; маоисты практически не знали оппозиции в своих рядах, сплоченность китайской компартии была результатом естественного и безостановочного роста. Поэтому, хотя внешне маоизм и походил на сталинизм, за этой схожестью скрывались глубокие различия.
Синологи часто сравнивают партизан Мао с китайскими крестьянскими армиями, которые на протяжении веков поднимались на борьбу, свергали династии и сажали на престол своих собственных лидеров. Без сомнения, партизаны в некотором роде наследники этих армий. В китайской революции тоже проявились пережитки прошлого — прошлого с его традициями правления чиновников-мандаринов и крестьянских восстаний. Если сталинизм был соединением марксизма и дикого варварства старой России, маоизм можно рассматривать как соединение ленинизма с примитивной патриархальностью и культом предков. Во всяком случае, маоизм был глубже проникнут традициями и обычаями, чем городской коммунизм 20-х годов. Даже литературно-сравнительный анализ произведений Мао и Чэнь Дусю, предшественника Мао на посту руководителя партии, свидетельствует об этом: язык Мао более архаичен, чем язык Чэнь Дусю, который по своей манере ближе к европейским, в первую очередь русским, марксистам досталинской эпохи. (Не случайно Мао писал свои поэмы, подражая классическому наречию мандаринов.)
Но, как бы ни было велико влияние прошлого на настоящее, не стоит, однако, его преувеличивать. В Китае, как и в России, соединение современной революционной идеологии с исконной местной традицией характерно для переходной эпохи, во время которой обычаи и традиции теряют свою силу или разрушаются. В обеих странах правители использовали традиции в целях разрушения традиционного образа жизни. Мы видели, как индустриализация, урбанизация и всеобщее образование сделали сталинское соединение марксизма с традицией неприемлемым для советского общества; можно предположить, что хотя бы в этом Советский Союз являет собой картину того, что будет представлять собой Китай в недалеком будущем.
Во всяком случае, в отличие от крестьянских повстанческих армий прошлого, партизаны Мао нарушили патриархальную структуру китайского общества. Они были проводниками современной буржуазной революции, которых невозможно было удержать в ее рамках, — и они начали революцию социалистическую. Вслед за Россией они внесли свой вклад в дело мировой революции.
Как им это удалось? В России буржуазно-социалистическая революция была плодом титанических усилий в первую очередь промышленных рабочих, ведомых подлинно социалистическим авангардом. Партия Мао, как мы знаем, не была связана с промышленным пролетариатом, который не сыграл значительной роли в событиях 1948—1949 годов. Крестьянство стояло за перераспределение земли и частную собственность. Так называемая национальная буржуазия, разочарованная и деморализованная коррупцией и распадом Гоминьдана, лелеяланадежду, что маоисты не пойдут дальше буржуазной революции. Короче говоря, в 1948— 1949 годах ни один из основных социальных классов в Китае не стремился к установлению социализма.
Вступив на путь социалистической революции, маоисты взяли на себя ту же роль, что и большевики всего через несколько лет после 1917 года, — роль попечителей и представителей интересов практически не существующего рабочего класса. Имея за собой поддержку крестьянства, маоисты не были изолированной революционной элитой, которая не представляет никакого класса. Однако крестьянство, чьи собственнические интересы ограничивались сельским хозяйством, в лучшем случае проявляло равнодушие к тому, что происходило в городе.
Маоисты пошли дальше требований крестьянства по крайней мере по трем причинам: в силу обязательств идеологического характера, которые они взяли на себя в первые годы становления своей партии; в силу обстоятельств, диктуемых национальными интересами; в силу обстоятельств, требующих обеспечения международной безопасности. В первые годы существования партии, когда они находились под влиянием ленинской школы мышления, маоисты впитали в себя идеи пролетарского социализма. За десятилетия затворничества в сельских районах Китая они практически не обращались к этим идеям, проникнувшись собственническими интересами крестьянства. Однако, снова утвердившись в городах в качестве правителей Китая, они уже не могли руководствоваться лишь этими мелкособственническими интересами, которые, если перевести все это на более общепонятный язык, означают частное предпринимательство в промышленности и торговле. Они боролись за объединение нации, за создание централизованного правительства, за построение современного государства-нации. Однако основой такого государства не мог быть слаборазвитый местный капитализм, подверженный влиянию Запада. Национализированная промышленность и банки являли собой намного более прочную основу для достижения национальной независимости, создания единого государства, индустриализации и восстановления Китая в качестве великой державы. Хотя теоретически все эти цели укладывались в рамках чисто буржуазной революции, полуколониальная держава не могла в наше время достигнуть их, используя лишь присущие ей методы достижения цели. (Характерно, что при экспроприации собственности капиталистов Мао выплачивал им компенсацию — до настоящего времени они получают долгосрочные дивиденды, им также предоставляется возможность занять руководящие посты в экономике. Все это, однако, не умаляет социалистического характера революции.) И наконец, соображения международной безопасности влекли новый Китай к Советскому Союзу. Советниками в армии Гоминьдана, против которой сражались маоисты, были американские генералы, оружие ей тоже поставляли американцы, порой маоисты вели бои и с американской морской пехотой. Для них Соединенные Штаты были страной, поддерживающей Чан Кайши как контрреволюционного претендента на власть в стране. «Холодная война» достигала своей высшей стадии, а мир разделился на два блока. В этих условиях безопасность Китая зависела от отношений с Советским Союзом и советской экономической помощи, поэтому Китаю необходимо было приспособить свою социально-политическую структуру к советскому образцу.
Перед новым Китаем стояла в этом смысле непростая задача. С самого начала отношения между двумя коммунистическими державами были весьма натянутыми и неопределенными. Основной причиной этого был национальный эгоцентризм сталинского правительства. Даже если допустить, что Мао и его товарищи готовы были забыть о том, как Сталин использовал их в 20-х годах, о его отношении к партизанам и о том, как он препятствовал их приходу к власти, то они не могли забыть о том, как вели себя русские на Дальнем Востоке после поражения Японии. Они восстановили свое господствующее положение в Маньчжурии, по-прежнему держали в своих руках Дальневосточную железную дорогу и Порт-Артур, вывезли в качестве «военной добычи» оборудование промышленных предприятий Маньчжурии — единственной индустриальной провинции Китая, от которой зависело его экономическое развитие. Москва также не проявляла готовности отказаться от Советской Монголии, хотя в прошлом советские лидеры неоднократно заявляли, что после победы революции в Китае произойдет объединение Монголии в рамках одной республики, находящейся в федерации с Китаем.
Назревал конфликт намного более серьезный, чем конфликт Сталина с Тито, конфликт, который все же произошел 10 лет спустя между Хрущевым и Мао. Однако в 1950 году ни Сталин, ни Мао не могли решиться на это. Сталин боялся объединения усилий маоистов и сторонников Тито, а Мао был столь заинтересован в добром отношении к нему Советского Союза и помощи с его стороны, что пошел на компромисс со Сталиным и заключил союз. Советский Союз стал гарантом китайской революции и ее социалистической направленности.
Конечно же, китайская революция была полна тех же противоречий, с которыми столкнулась революция российская, — противоречий между ее буржуазными и социалистическими аспектами и теми, которые присущи любой попытке установить социализм в слаборазвитой стране. Схожие обстоятельства дают сходные результаты. Отсюда, несмотря на все разногласия, проистекает сходство между маоизмом и сталинизмом. И маоисты, и сталинисты действовали в рамках однопартийной системы, имея монополию на власть и являясь хранителями и проводниками социалистических идей, хотя Мао, имея меньше опыта работы в рамках многопартийной системы и не имея за своей спиной традиций европейского марксизма, действовал спокойнее и увереннее, чем Сталин. Маоизм, как и сталинизм, отражал отсталость страны, преодолеть которую нелегко и непросто.
Этот союз, при всей его неопределенности, принес обоим партнерам много выгод. Сталин получил не только согласие Китая на безусловное советское лидерство в социалистическом лагере; он также через совместные советско-китайские компании получил возможность непосредственно контролировать экономическую и политическую жизнь Китая. Эти совместные компании не могли не задеть чувств многих китайцев, которым они представлялись лишь новыми формами старых западных концессий. Тем не менее благодаря помощи Советского Союза новый Китай не находился в такой изоляции в мире, как большевистская Россия после 1917 года. Блокада со стороны Запада не смогла вызвать в Китае тех трудностей, с которыми столкнулась Россия.