Неземная девочка
Шрифт:
— Чего она так? — пробурчал Ленька в коридоре и жалобно посмотрел на приятеля. — Ничего даже не объяснила, а я вел себя тихо. Может, правда у них уже кончилось терпение, что я книги не отдаю?
Борька захохотал.
— Вопрос можно? У Юрия Олеши ты что читал? — начал он допрашивать приятеля.
— «Три толстяка».
— А у Льва Толстого?
— «Три медведя».
— «Войну и мир», следовательно, не открывал?
— Почему это? — оскорбился Одинцов. — Я честно пролистал почти целый первый том!
— Трогательно, — хмыкнул Борис. — А «Обломова»?
— Как обычно —
— А есть что-нибудь, что ты читал целиком?
Ленька поразмыслил:
— Есть! «Ревизора» прочел от и до!
— Одного его?
— Да.
— При таком отношении к чтению сомнительно, что ты и «Ревизора» понял до конца, даже если действительно прочел его полностью, — скептически заметил Борис.
Леонид твердо придерживался своей политики и дальше.
— Скоро у нас сочинение по «Мертвым душам», а я их еще не читал. Но я не унываю! Я абсолютно твердо уже знаю фразу, с которой начну сочинение: «Жил-был Чичиков». Правда, что буду писать дальше, представляю весьма смутно…
Заглянув как-то к Акселевичам, Ленька попросил:
— Дай мне какую книжку почитать. Есть у тебя «Робинзон Крузо»?
Борька нашел книгу и протянул другу. Ленька глянул на обложку:
— Ну, Боб, ты чего, с винта съехал? Тут же написано «Даниель Дефо», а мне нужен «Робинзон Крузо»!
Дружили они с Леонидом с первого класса.
В старших Борька стал пересказывать приятелю во всех подробностях по телефону свои сексуальные фантазии на тему какой-нибудь девицы из класса — «что бы я сделал, если бы она мне отдалась».
Леонид терпеливо и молча выслушивал Акселевича до конца. Однажды, все изложив, Борис поинтересовался:
— Ну и что ты думаешь по этому поводу?
И Ленька ответил нарочито спокойно, с легким пафосом:
— Что ты — пошлый и похотливый развратник!
Борька удовлетворенно хмыкнул:
— В музей завтра идешь?
Надежда Сергеевна обожала водить своих учеников в музеи. И сама проводила экскурсии, не доверяя весьма сомнительным, на ее взгляд, экскурсоводам.
Когда Нина училась в третьем классе, Надежда Сергеевна поручила ей описать, а потом пересказать всем свои впечатления о картине Левитана «Осень в Сокольниках», а Леониду и Олегу велела точно так же рассказать о полотнах Саврасова и Серова.
Рассказывали прямо в Третьяковке. Она чем-то пугала и настораживала Нину — строгие и холодные залы, где коченели ноги и руки, а шаги раздавались необычно гулко, излишне привлекая к себе в этой странно-напряженной тишине. Бледная Нина непрерывно дергала себя за косу, но осталась безумно довольна и горда собой — слушать ее собрался не только класс, но и посетители галереи. Подошла даже старенькая смотрительница.
— Какие хорошие у вас детки! — сказала она Надежде Сергеевне.
Та молча сияла.
Позже эти номера проходить перестали. Показывала, например, Надежда девятиклассникам античную статую «Дискобол».
— Обратите внимание: момент движения в «Дискоболе» есть, но в то же время спортсмен запечатлен в минуту остановки, именно перед тем, как метнуть диск со всего размаха. И зрители словно не знают — сейчас он метнет
Борька хмыкнул:
— Ишь ты подишь ты… Неужели зритель — такой наивный дурак? И не подозревает, что этот придурок вообще никогда не метнет свой диск?! Трогательно…
Надежда притворилась оглохшей. И вдохновенно рассказывала дальше:
— К Микеланджело придрались, что у его Давида вроде бы толстоват нос. Но скульптор не хотел ничего менять. Он набрал в горсть песок и сделал вид, что слегка стер нос, а на самом деле просто тихонечко ссыпал песок мимо.
Борька откомментировал, как всегда лениво и деловито:
— Вот тебе и вот! Так и остался Давид вот с таким носом! — и показал жестом огромную картошку.
Почему он не терпел Надежду?…
Глава 9
Однажды Борис заявил во всеуслышание с привычной ленцой:
— Между прочим, в этом мире нет ничего постоянного. Только мы сами по глупости своей, по нашему общему неразумию все время пытаемся создать на земле нетленки: восхваляем якобы великих, ставим идиотские памятники, лепим всюду мемориальные доски… А музеи? Я про Третьяковку не говорю. А вот эти самые: музей Толстого, Чехова, Горького… Ну что изменится в наших душах, если мы туда сходим? Да ровным счетом ничего! Увижу я стол Антона Павловича и нэцкэ Алексея Максимовича… Это меня как-то обогатит? Даст мне что-то? Этот ложно-благоговейный вид экскурсантов, входящих в музеи… Эта приторная фальшивая восторженность… Прям как у нашей Надежды.
Его рассуждения имели в классе немалый успех. И постепенно все «бандиты» дружно объявили Надежде обструкцию и отказалась ходить на экскурсии. Учительница беспомощно и гневно кусала губы. Нина ее жалела. Вслед за «бандитами» отказались и некоторые «алкоголики». Они легко шли на поводу у параллельного класса, где лидировала непререкаемая сила воли Акселевича.
Нередко Борис принимался рассуждать на литературные темы:
— Вот все говорят о том, какой благородный был Дон Кихот, а я выскажу другую мысль. Дон Кихот от рождения круглый идиот! Ну, давайте рассуждать трезво: он набрасывался на мельницы! А мельница, между прочим, дает людям хлеб! И что — не идиот и не вредитель он натуральный после такого?! Хотя с другой стороны… Идиот — главная по величию фигура в мире. У Достоевского, например. Правда, это особь статья… Ну и наш Дон Кихот в энтом плане туда же.
— Скажите, Надежда Сергеевна, чего хочет литература? — как-то протянул он насмешливо.
Учительница ненадолго задумалась, вновь совершив очередную ошибку. Акселевичу нельзя было давать ни малейшей форы. Он и так прекрасно умел использовать любой шанс в свою пользу.
— Лучше я отвечу сам. Цель литературы — помочь человеку понимать себя, развивать в нем стремление к истине, бороться с пошлостью в людях, уметь найти в них хорошее, пробуждать в их душах стыд, гнев, мужество, делать все, чтобы люди стали благороднее и сильнее. А почему люди ненавидят пошлость больше, чем агрессию? От агрессии можно психологически отгородиться, от пошлости — не загородишься, она напрямую оскорбляет души человеческие. А вы вот слишком долго думаете…