Неженка
Шрифт:
— Простила, но прошу, не делай больше так, — проникновенно говорит она, — я не смогу пережить это снова.
— Обещаю, — тихо говорит он, склоняясь к её губам, — я люблю тебя!
— Я тоже люблю тебя! — успевает ответить она, прежде чем он снова накрывает её губы своими, уже не сдерживая страсти, целует, поглощает, вбирает, вкус, который навсегда останется с ним.
Их отвлекает растерянное покашливание. Матвей нехотя отрывается от Неженки и рычит, на долговязого парня из клиниговой службы, что посмел их прервать. Люба, краснея, смеётся, и прерывает речь Матвея, о том, что парню нужно пойти
Эпилог
За окном занимается рассвет, и как назло сегодня на работу. И не отвертеться. Сегодня встреча за встречей, и если все их переносить, в общем, как сказал бы Матвей, пиздец.
Но я всё равно потягиваюсь в кровати, и снова сворачиваюсь под одеялом калачиком. Не хочу вставать, не хочу нарушать этот идеальный мирок, пропитанный его ароматом, и теплом. Не хочу расставаться с ним на целый день.
— Ну, это наглость, Неженка, — в комнату входит Матвей, в фартуке, на голое тело, — выгнала меня готовить завтрак, а сама дрыхнешь? Как это называется?
Я выглянула из под одеяла. Скользнула взглядом по широким плечам и крепкому животу, по месту, что прикрывал мой цветастый фартук.
— Накажи меня за это! — захихикала я, и спряталась обратно.
— Что? Развратница! — рассмеялся Матвей и откинул одеяло, обдав меня холодным воздухом. Кожа тут же покрылась мурашками. Соски на груди сжались в твердые бусинки.
— Холодов, мне холодно! — скаламбурила я, сладко потянулась, растягивая обнажённое тело.
Глаза Матвея потемнели, прошлись по самым соблазнительным кусочкам, вернулись к моему лицу.
— Так мне наказать тебя или согреть? — спросил он, развязывая фартук.
— А это сильно отличается? — выгнула бровь.
— Отличается, — пообещал Матвей, и подтянул меня за лодыжки. — Лично я за наказание, — добавил он, и поднял меня за руки, а потом, надавив на плечи, поставил на колени, перед своим вздыбленным членом.
— Матвей… — покраснела я, поднимая на него взгляд.
— И без слов, Неженка, ты наказана, — он откинул назад пряди моих волос, и крепко сжав на затылке, толкнулся вперед.
Я уперлась руками в его бёдра, и раскрыла губы, медленно вбирая его член в рот. Его пальцы тут же вздрогнули, и я посмотрела вверх. Матвей прикрыл глаза, и сцепил зубы. Резко выдохнул. И я продолжила, исполнять своё наказание. Старательно насаживаясь на его член, скользила языком по упругой плоти, чувствуя, как головка упирается мне в нёбо. Я придерживала его у основания, массируя рукой, и вскоре Матвей, начал двигать бёдрами, резче, и глубже проникая в мой рот. Вначале для меня это была чисто механическая работа, но когда я услышала его участившееся дыхание, и низкий рык, я поняла, что меня проняло. Внизу живота запульсировало. Желание скручивалось в тугой узел. Телу хотелось разрядки. Хотелось, так же как и Матвею, получить своё удовольствие. И даже бурная ночь, не остудила меня. Я хотела ещё. Сейчас. Я заёрзала, и с надеждой посмотрела на него. Он наслаждался минетом, запрокинув голову, удерживая меня за волосы. И эта картина тоже была ужасно возбуждающей. Я снова заерзала и застонала от нетерпения.
— Что такое, Неженка? — глянул он на меня, и оттянул от себя.
— Матвей, прошу! — поднимаясь на ноги, пробормотала опухшими
Он без слов накрыл мой рот поцелуем, и я, встав на цыпочки, обняла его за шею, прижалась к горячей коже.
— Давай на кроватку, — подтолкнул он меня, — не будем рисковать!
— Не хочу на кроватку, — запротестовала я, подтянулась, и обвила его талию ногами.
Матвей как узнал о моей беременности, так теперь, всякий раз занимаясь со мной любовью, исключал всякие риски. Только на кроватке, только миссионерская поза, никаких экспериментов. И как не пыталась я его убедить, что мне ничего не угрожает, он ничего не слушал. А сейчас видимо я распалила его, потому что он не стал сопротивляться, прижал меня к стене, и наконец, вошел в меня. Я застонала от наслаждения. Заёрзала, требуя продолжения. Требуя быстрых, жёстких толчков.
— Хочу тебя! — стонала я, прямо в его губы. — Как я хочу тебя!
— Моя! Моя Неженка! — отзывался он, низко хрипя, обрамляя моё плечо, горячим дыханием. Он вбивался в меня, рождая нарастающий восторг. Я впилась в его исцарапанные плечи, и, не стесняясь, кричала. Чувствуя, как он наполняет меня и растягивает. И каждый раз остаётся там навечно. Въедаясь под кожу. Растворяясь в крови. Укрепляется. Укореняется. Переплетается со мной.
— Я люблю тебя, Неженка! — шепчет он, когда я подрагиваю от экстаза.
— Я люблю тебя, Матвей, — отзываюсь я, обмякая в его руках.
* * *
— Да ты можешь посидеть, хоть минуту спокойно! — заворчала мама, глядя, как Матвей ходит из стороны в сторону, по приёмному отделению. Собрались все, и Любин отец, и Гореловы подкатили, мама. Все вызвались, поддержат его, в ожидании первенца.
Любу увезли ещё неделю назад, но только сегодня от неё пришло, что она рожает, и Матвей сорвался в больницу, непонятно зачем, просто так переволновался, что не смог бы сидеть дома, или на работе. Потом позвонила мама, сказал ей, она позвонила отцу Любы. Егор позвонил сам, и Холод поделился с ним новостью. Примчалась эта группа поддержки. Гореловы ещё и шампанского захватили шаров, цветов. Было веселее, чем на их свадьбе, блядь.
Тогда Люба наотрез отказалась, от всякого пышного празднества. Да и шестой месяц беременности, не до плясок. Тихо расписались, позвали её отца, да его маму в ресторан. И вот так тихо и спокойно, Неженка стала Холодовой. Стала его. В тот день он был счастлив, как никогда. Просто сидел и смотрел на неё. На округлившуюся фигурку. Мягкую, плавную, нежную. Смотрел. Впитывал этот момент, и не мог понять, за что ему в жизни так повезло. Что он такого совершил, что она досталась ему, да ещё и простила все его косяки. Приняла его сумасбродный характер.
А сейчас он ходил взад и вперед. Шел уже пятый час. И все говорили, что это вполне нормально для первых родов. Но это не помогало успокоиться. Егор даже предложил выпить, но Матвей, намеривался подняться в палату, и отказался.
А ещё через два часа вышла, наконец, медсестра.
— Поздравляю, вас! У вас сын! Три пятьсот, пятьдесят четыре сантиметра!
И Матвей от счастья так сжал бедную женщину, что она заверещала, а он отпустил её и расцеловал её в щёки. Потом расцеловал всех. Гор уже откупорил шампанское, опрокидывая его прямо из горла.