Неживая вода
Шрифт:
Он снова прервался на полуслове, откупорил бутыль, сделал глоток. По комнате начал разливаться стойкий сивушный аромат.
— Видел, — продолжил он потом, как ни в чем не бывало. — Приходили в серых скафандрах, в шлемах. Все измеряли что-то, да по лесам шастали. Последние из них, должно быть, ведь сколько лет после войны наши Южноудельские земли в Божеский вид приводили. Только не дошли они до бурелома. Даже до бучила не дошли.
— Как не дошли? — удивился Игнат. — А что же случилось?
— А кто их знает, — пожал плечами дед. — Может, приказ от командования получили.
Игнат удивленно покрутил головой.
То, о чем сейчас рассказывал дед Ермола, шло в разрез с тем, о чем говорили на уроках истории в интернате.
Первая война, случившаяся больше века назад, принесла с собой холод и смерть. Зима, длящаяся годами, сделала непригодными для жизни самые крайние северные области, вызвав гибель урожая и голод. Люди бежали на юг, отвоевывая территории, не зараженные радиацией и ядовитым пеплом. Поэтому вскоре за первой войной случилась вторая, но длилась недолго, всего два года и закончилась победой Южноуделья над северо-западным Эгерским королевством. Потом наступило затишье, а лет через десять после окончания войн заново началось освоение севера, что принесло с собой надежду на возрождение и новую жизнь. По миру пошли специально обученные отряды чистильщиков, уничтожающие все, что могло угрожать человеку. Были проверены каждый кустик, каждый камешек по всей территории Южноудельных земель.
Так было написано в книжках.
— Не читал я книжек твоих, — отмахнулся дед. — Да и ты б поменьше себе голову всякой ерундой забивал. Слыхал ведь поговорку? Горе-то отсюда, — он постучал обломанным черным ногтем по своему выпуклому, с залысинами, лбу. — От ума. Во те, умные, тоже о себе много возомнили. А как с необъяснимым столкнулись — так сразу и дали деру. И не приходили больше на эти земли ни чистильщики, ни военные. Относительно спокойно-то жили…
Дед замолчал снова, и Игнат понял, что не договорил Ермола, но что вертелось у каждого на языке.
Жили спокойно до явления нави.
— Так что же птица? — нетерпеливо спросил Игнат.
— Да, птица, — дед закряхтел, удобнее устраиваясь на лавке. — Вот и получается, что пролетела она тут еще до нашего с тобой рождения. Пролетела — как языком лес подчистила. Остались одни голые сосны да бурелом по эту сторону. Говорят, и по другую такой же есть, а между ними будто дорога проложена — это место, где она правым крылом махнула. Да только и я, сколько живу тут, никогда дальше бучила не ходил.
"И никто не ходил, — подумал Игнат. — Даже чистильщики назад повернули, вот что странно…"
А вслух спросил:
— Что ж это за дорога, деда?
— Да поговаривают, что не дорога это, — ответил Ермола. — А высохшее русло ручья. Ведь известно, где птица вещая, голова человечья, правым крылом по земле махнет — там живая вода потечет. А где махнет левым — там и потечет мертвая вода.
— Так если она здесь правым крылом махнула, то где ж тогда левым? — растерялся парень.
— А вот этого я тебе никогда не скажу, — ответил дед. — Потому что и сам не знаю. Может, не в
Снова воцарилось молчание. Игнат следил, как огонь пляшет в жерле печи, перекрашивая сосновые поленья в ровный угольно-черный цвет.
— Почему же русло пересохло? — снова первым нарушил молчание Игнат. — Если здесь вода живая текла, то она и должна была весь лес оживить, разве не так?
— Так, да не так, — ухмыльнулся в бороду дед Ермола. — Чтобы мертвый лес оживить, его сначала надо неживой водой сбрызнуть. От мертвой воды все раны срастаются, и все неуспокоенные души свой покой находят. Тогда уже их оживлять можно. Только нет у нас мертвой воды, да и живой теперь нет. Забрали живую воду-то.
— Кто забрал? — почему-то шепотом переспросил Игнат.
— Да уж известно кто, — ответил Ермола, и наклонился к парню, дохнул в его лицо свежей сивухой и чесноком. — Навь это была, понял? Вот оттого и окрепла она. Вот оттого и возвратилась сюда. И еще вернется…
— Ах, ты ж старый хрыч! Ты опять за свое!
Игнат вздрогнул и натуральным образом подскочил на лавчонке. Также взвился и дед Ермолка, пряча за спиной пузатую бутыль.
Его жена, приземистая, крепкая бабка Агафья налетела, как ворон на добычу.
— Опять пьянствуешь да парню голову морочишь? — В ее руках взвился мокрый рушник и со звонким шлепком опустился на дедову лысину. — Вот я тебе покажу сейчас, как сивуху хлестать! — с каждым новым шлепком дед приседал, не выпуская, однако ж, бутыль из рук, а бабка Агафья повторяла размеренно и яростно:
— Вот тебе водица-огневица! Вот тебе сказочная птица! Вот тебе бес в ребро!
— Не надо, баб Агафья! Ну, хватит, а? — упросил Игнат, хотя его так и разбирал смех, глядя на ужимки старого пьянчуги. — Да мы просто разговаривали, чего уж там!
— Ты бы поменьше с хрычами старыми время проводил, — бабка Агафья, наконец, отобрала у деда бутылку и встала в позу победителя, уперев в бока крепкие кулаки. — Что ты ко всем пьяницам деревенским льнешь? Когда такие молодухи по домам сидят и только и ждут, пока их добрый молодец за околицу пригласит.
— У Кривцевых старшая-то так похорошела, — масляным голосом отозвался с лавки дед Ермолка.
— Молчи! — Агафья снова замахнулась рушником.
Игнат разулыбался.
— Да какой же я добрый молодец? Дурачок я.
— Был дурачок, да весь вышел, — отрезала Агафья. — Хотя, коли еще с пьяницами о ерунде речи вести будешь, то и совсем поглупеешь.
— Гонишь, бабуль?
Игнат не был обидчив от природы, и боевая Агафья нравилась ему. Чем-то она напоминала ему бабушку Стешу.
— Гоню, — подтвердила Агафья, сердито отбросила прилипшую на лоб прядь. — Я вон пирог испекла. В сенях остывает. Поди, возьми.
— Зачем же вы так? Расстарались для меня…
— Да не для тебя, дурень, — махнула рукой Агафья. — Ты, поди спасительницу свою так и не отблагодарил?