Неживая вода
Шрифт:
Голубыми нитками по белому была вышита сидящая на одиноком побеге птица с человеческой головой. Перья и волосы будто растрепал налетевший порыв ветра. Глаза волшебной птицы были серьезны и черны.
"Вьет она гнездо за семью морями, на острове Буяне, на хрустальной горе, и по левое крыло бьет мертвой воды ключ, а по правое — воды живой…"
— Нравится?
Игнат вздрогнул, поднял встревоженные глаза на вошедшую Марьяну. Она успела переодеться в флисовый домашний костюм с аппликацией смешного плюшевого медведя на сорочке.
— Кто это? — спросил
— Репродукция с картины, — девушка поставила принесенный чайник на деревянную подставку. — Вышиваю вот на досуге… Нравится?
— Нравится, — честно ответил Игнат. — Искусница же вы, Марьяна.
Та усмехнулась.
— Да уж можешь мне не "выкать", не намного тебя старше-то. Двадцать мне.
— И уже лекарница? — не поверил Игнат.
Он придвинулся теперь на самый краешек дивана, словно боялся, что вышитая птица оживет и утянет его с собой в неизведанное и темное небытие.
— Фельдшер я. Сюда по распределению направлена.
Марьяна разлила по кружкам золотистую заварку, выложила на блюдца по куску пирога.
— Сама-то я не здешняя, — пояснила она. — Из Новой Плиски. Слыхал?
— Не, — Игнат качнул головой. Подхватил заваливающийся с блюдца бисквитный кусочек. Край ложечки с хрустом проломил упругий глазированный бок.
— Да я и сам приехал недавно, — сказал он. — Бабушка Стеша меня на учебу в интернат направила. Говорит, хоть какое образование получу, да профессию. А здесь — какое образование? Была раньше школа, так теперь нету.
— Почему? — спросила Марьяна.
Игнат поежился. Он должен был ожидать этого вопроса, но все же не предугадал его. И теперь корил себя за свой длинный язык.
— Так уж случилось, — туманно сказал он, не придумав ничего путного, и поспешил переменить тему. — И надолго ты к нам врачом-то?
— Вот уж не думаю, — усмехнулась девушка.
Она отхлебнула чая, смахнула упавшие на лоб темные волосы. Игнат вдруг поймал себя на мысли, что в открытую любуется ее красотой — не той идеальной красотой, что он не единожды видел в журналах, которые его друзья прятали под матрасами. Красота Марьяны была другой — спокойной, чистой, естественной. Нарядить ее в сарафан — и будет вылитая лесная богиня-берегиня.
— Хочу набраться опыта как практик, — продолжила она, звонко тренькая серебряной ложечкой о край чашки. — А там, может, в большой город подамся. В Кобжен или Славен.
Игнат слегка нахмурился. Он вдруг почувствовал укол ревности ко всем большим городам мира. Еще не анализируя свои чувства, но, поддавшись импульсу, он понял, что никуда не хочет отпускать эту открытую и добрую лекарницу.
— Хорошо жить и у нас можно, — возразил он. — Земство теперь отстраивается. Даст бог, и школу вернут. Нешто у нас хороших людей нет?
— Хорошие люди есть, да возможностей мало, — вздохнула Марьяна. — Но до лета, а то и до следующей осени мне все равно придется у вас пожить. Ты-то сам в большой город не думал перебраться?
Игнат не думал, и врать девушке не хотел, а потому отрицательно
— Тут моя родина, тут бабушка Стеша жила, тут и похоронена. Да и куда мне в город-то? Премудростям я не обучен.
— Так в городе не только ученые с докторами нужны, — хитро улыбнулась Марьяна. — Плотники тоже пригодятся. А я слышала, что вся деревня тебя хвалит. Только и разговоров: "ах, наш Игнат!", да "наш Игнат!".
— Ну, уж…
Парень смутился и не заметил, как проглотил последний кусок пирога.
— Еще будешь? — тут же спросила Марьяна.
Игнат подумал, повздыхал и согласился.
— А все равно, — сказал он. — Где родился, там и пригодился.
— А родители твои где? — спросила девушка. — Сирота, поди, раз бабкой воспитывался?
— Сирота, — подтвердил Игнат. — Отца на зимовке звери загрызли. А мать умерла, когда я совсем мальцом был. Так я их и не помню толком…
Он вздохнул снова и подумал, что в следующий раз надо бы навестить и родительские могилы. Только похоронены они не тут, а на старом кладбище, до которого еще несколько верст надо по бездорожью ехать, а зимой, верно, не проедешь и вовсе. И сердце стянуло острыми нитями — резануло больно, по живому, и Игнат отвернулся, чтобы девушка, не дай Бог, не заметила его повлажневших глаз.
Давно это было, уже и не упомнить — когда…
— Прости…
Его руку накрыла теплая, узкая ладонь девушки. Ее пальцы были длинными и тонкими — пальцы швеи или музыканта. В голосе слышалось искреннее участие.
— Что уж, — со вздохом повторил Игнат. — А твои-то родные живы?
— Живы, слава те господи, — перекрестилась Марьяна. — В Новой Плиске остались. Мама у меня приемщицей товаров работает. Отец токарь.
— Добрые профессии, — похвалил Игнат. — Вышивке тебя матушка научила?
Он снова покосился в сторону оставленной работы.
— Она, — подтвердила Марьяна. — А хочешь, доделаю и тебе подарю? Вижу, глаз ты с птицы моей волшебной не сводишь.
Она засмеялась, и щеки Игната загорелись изнутри стыдливым румянцем.
— Ты мне и так жизнь подарила, считай, — просто сказал он. — В долгу я у тебя.
— О! Какие громкие слова! — Марьяна откинула косу на спину, театрально закатила глаза. — Этак у меня в должниках вся деревня скоро ходить будет! Кому антибиотиков дам, кому градусник поставлю.
Она рассмеялась звонко, легко. Но Игнат остался серьезен.
— А что, и будет, — уверенно проговорил он. — Хорошие доктора всюду нужны. А кто бы меня на ноги поставил, как не ты? И младшему Ковальчуку кто крапивницу вылечил? А когда Авдотья Милош на сук глазом накололась? А дядя Назар ногу подвернул? А?
— Ну, будет. Будет! — Марьяна смеялась и выставляла ладони, будто защищаясь от излишне настойчивых нападок Игната. — Захвалил ты меня! Убедил! Глядишь, и останусь…
Она подмигнула ему, и в серых глазах снова проскочила бесовская искорка. В груди у Игната почему-то потеплело, а улыбка сама собой стала расползаться по его простодушному лицу.