Неживой
Шрифт:
— И?
— А Димитр купец. При Ярионовой семье много таких появилось, сытых, да жадных. Как мухи на мёд слетелись, только последний кирпичик в твердыню уложили. Ему только золото важно. Войны нет, нужды нет, все кто в думе народной, торгуют и живут в шелках. Там простых людей нет. Для них Димитр царь, как самый богатый и самый властный. Вот только если он и эти его богачи к власти придут, то начнут они на Поморске и его народе наживаться. Распилят тут всё и разграбят, пуще предков твоих, что в походы ходили. Ничего не оставят. А как Поморск разграбят, то и врагу сдадут. А там и до Валашки недалеко.
— Ты чего, девка, удумала? — прикрикнул на неё Вацлав. —
— А я и отхвачу. Как на родину вернусь и расскажу, что город сдала и не договорилась. Даже страшнее куда моя судьба будет. Такая страшная, какую ты в кошмарах за всю жизнь не видел.
— Ну, эт уж не мои заботы. Не хочешь не езжай. Тут живи. Как у тебя язык подвешен — не пропадёшь.
— Прав ты, князь. Твои заботы не обо мне совсем, а о твоём народе. Который погибнуть может. Не сейчас может, и не завтра. И не через год. А через поколенье или два. Если ты судьбу свою не примешь.
— Какую ж судьбу?
— Судьбу княжить. И Валашкой, и Поморском. И Донцком. И может чем ещё в округе.
— Ты чего несёшь, змея?
— Сам подумай, князь. Нет больше Яриона Мудрого. Есть Диметр, трус и ирод, не от народа царь, не воин и не защитник, и не царских кровей благородных. И есть Дофокл на троне Донцка, слабый и полоумный ребёнок, его даже не звали сюда. Что будет с этими землями без Яриона? Плохо им будет. И есть князь Вацлав. Который с Чёрной горы две сотни голодных тмонгов сбросил. С дружиной в четырнадцать воинов. Князь Вацлав Чёрногорый, который в зиму такую волчью, что огненная вода в кадках подмерзала, каждый день выходил из дому, сам в сани вместо лошади запрягался и шёл лес на дрова рубить, чтоб его хуторы ближние не замёрли. Который сам с чахоткой слёг, да виду не показал, всё равно работал, хотя помереть мог. И чахотку, и зиму победил. Князь Вацлав, что будучи князем, не налог собирал в плохой год, а свой урожай весь народу своему отдал, а сам от леса и охоты семью кормил. Князь Вацлав, что сорок раз за свою бороду и топор насмерть бился и ни разу не проиграл. У которого под этой рубашкой места живого от ран не осталось и который своей крови родной из вен столько пролил, что на десятерых хватит.
— О…о… откуда ты знаешь? — прошипёл Вацлав, протягивая руки к её горлу, она покорно отдалась и смотрела ему прямо в глаза, пока он боролся с собой, чтобы сомкнуть пальцы.
— Я многое знаю, князь. Много слышала, много читала. Вот скажи, Вацлав Черногор, есть ли тут более достойный правитель? Скажи мне, Вацлав Черногор, как ты молиться будешь духам рода своего, если останешься бабой, которая отвернулась от страха к стене, в день скорбный и чёрный? Скажи мне, Вацлав Черногор, как ты будешь в старости, когда у тебя сил уже и не будет, умолять врагов, которые придут, не сжигать твои дома и не трогать родных твоих? Скажи мне, Вацлав Черногор, как можешь ты проявлять слабость?..
— Я не слабый! — процедил Вацлав и опустил от неё руки. — И чего ты предлагаешь? К ним на совет заявиться? Себя предложить? Засмеют меня. Я чужак. Мне тут места нету.
— Засмеют. Не дадут тебе княжить. Надо силой взять. Как раньше было… Неужели не помните вы, неужели не слышали, неужели погибло в вас это?.. Твои предки не просили. Они брали. В тебе их кровь течёт, не селян. Та кровь, что снег топит и лед разбивает. Та кровь, что никогда не замерзает и в жилах от страха не стынет, а если и замерзает, то только цементом, что камни крепостей во льду меж собой крепит и тысячу лет держит. Та кровь, которой не жалко землю родную удобрить.
— Да… — улыбнулся ей Вацлав и успокоил тон. — Я тоже иногда мечтаю. О подвигах ратных и походах по морю. Да только нет у меня войска. Только дружина. Перебьют нас. Ничего не сделать тут. Нет больше бинордов, о которых ты читала.
— Не перебьют. Своих рыцарей тебе дам. Пять десятков. И дружину свою успеешь подвести.
— Не смеши меня. Тут стражи городской только сотни две-три будет. А дружина Поморска с ополчением за тысячу перемахнёт.
— Тебе только дворяне останутся, да и их прихвостни. Не будет городской стражи и дружины. Они только Яриону и его семье присягали. Сейчас они без присяги. Никому ничего не должны. Я им скажу, чтоб в стороне постояли, пока нового князя не выберут. Брат на брата не пойду, а вот золото возьмут и в стороне постоят.
— Ты змея! Они не тебя не… не… Нет. Тебя-то они может и послушают. Ты змея…
— Пусть так. Можешь меня в лихом винить. Злые мысли мне пришли, не тебе. Но… так или иначе, три данности тебе дано, князь. Князем быть великим и народ защищать, трупом хладным в земле лежать или бороду сбрить по трусости.
— Не бывать этому!
— Да, не бывать. Доверься мне, князь. Я, может, и змея, но твоя змея. Используй меня, как свой топор или лошадь. А потом избавься, разруби, выкинь. Так уж судьба повернулась. Не тебе от неё и от богов отворачиваться.
Князь вытащил из бороды красную ленточку и повязал её на запястье. Вышел на улицу. И ещё больше помрачнел. Многие плакали, еле волочили ноги и выглядели пришиблено. Кто-то боялся, кто-то был в злобе.
— Исиф, — позвал Вацлав, подойдя к конюшне.
— Да, батька.
— Скачи домой, вели в поход собираться, всех кто силён.
— Э-э-э… — Исиф обомлел. — В какой поход батька? Ты чего упился? Или всё? Погонят нас с земли князя… ой беда… ой беда…
— Нет, Исиф, — твёрдо ответил ему Вацлав, положил руку на плечо и посмотрел в глаза, — Мы с князем побратались накануне. Просил слезно он меня, ежили чего в обиду Поморск не давать. И не дадим. Будут выборы князя нового, а мы проследим, чтоб самого достойного выбрали. Смута будет, купцы захотели власть забрать, а мы не дадим. Так бы князь хотел.
— А-а-а… — протянул Исиф. — Ну… батька, коли клятву дал, так держи. Понял я тебя. Мы с тобой, чтоб не было. Поскачу до дому, да своих приведу. Жди, батька. Сам не прыгай ни на кого один.
— Давай, Исиф, не подведи меня.
— Батька, — Исиф немного замялся. — А ежели ратники поморские на нас копья подымут по приезду?
— Не подымут, Исиф. Они тоже за Яриона горой. Всё им объясню. Доверься мне.
— Видишь князь, как всё обернулось?
— Вижу.
Вацлав отвечал хмуро и вдыхал запах гари. Теперь он сидел на троне и возвышении, пускай понурив голову почти до колен. Его кольчуга и топор пропитались кровью, он был покрыт грязью и потом, ранен в нескольких местах, но не серьёзно.
В зал вошёл рыцарь в помутневших от грязи и копоти доспехах и обрывке жёлтого плаща, отдал честь Еве и что-то сказал ей на ухо. Ева улыбнулась.
— Нашли Димитра. И повешали. Селяне сами. Поняли, что к чему идёт. Не рады они тебе, но ты им любее купца будешь. Димитр их как раз обманул недавно. Примут тебя со временем. С твоей дружины всего пятеро полегло.