Нежная королева (Хельви — королева Монсальвата)
Шрифт:
— Вести из Альбицы действительно не утешают нас. — с грустью провозгласил епископ. — Предатель Вебран, и правда, побывал там, да еще прихватил по дороге из небольшой горной деревушки бывшую горничную ее величества Нолли, которая жила там у родных. По всей видимости, она не хотела больше пасти коз, потому что за деньги согласилась вместе с Вебраном подписать донос, будто королева занимается чернокнижием. Девушка утверждает, что своими глазами видела на столе ее величества запрещенную книгу Вульгаты, темную «Кебра Негаст» и даже…
— Нолли не умеет читать. — скептическим тоном вставила Хельви. — Конечно, эти книги есть в дворцовой библиотеке, но мне они без надобности.
— Какая разница! — взвился отец Робер. — Зато их с Вебраном донос послужил поводом для письма папы. Гильдебран VII прислал гранарской короне повеление немедленно отказаться от покровительства Мальдору, самим арестовать еретиков, бывших братьев Золотой Розы, и передать их легатам святого престола, которые вскоре пребудут к нам из Альбици.
Отец Робер подождал, пока удивленный гул за столом стихнет, и продолжал:
— Его святейшество удостоил меня личного письма, в котором сказано: «Искренне веря в то, что заблуждения благочестивых гранарских владык в отношении богомерзкого скопища колдунов — мальдорских рыцарей — вскоре рассеются, мы возлагаем на вас долг лично проследить за исполнением наших повелений и передать возлюбленным чадам нашим: если мы не найдем в них раскаяния и повиновения, то с сокрушенным сердцем вынуждены будем предать гранарскую корону анафеме и отлучить ее владык от святейшей благодати Божьей».
Вздох ужаса прервал слова епископа, но отец Робер считал своим долгом дочитать письмо папы до конца.
— «Зная, что поручение наше может огорчить вас, мы хотим утешить нашего верного слугу словами Писания: „Примите иго мое, ибо иго мое легко, а бремя мое сладко“».
— Он считает себя Богом! — послышался от двери громкий возмущенный голос.
Харвей только сейчас заметил, что опоздавший на заседание лорд Босуорт стоит в углу со сжатыми кулаками и гневным выражением на лице.
— Как он смеет нам указывать? — Дерлок прошел к столу и с грохотом отодвинул стул. — Мы в своей стране.
— Вам, лорд Босуорт, вообще никто не указ. — раздраженно бросил епископ. — Даже уважение к королеве не может заставить вас во время являться в Совет!
— Я являюсь, как только проснусь. — буркнул небритый и не выспавшийся Дерлок. — По его лицу было видно, что он действительно только что вскочил с постели.
— Надо меньше таскаться по кабакам. — язвительно вставил Ламфа.
— Господа! Господа! — королева снова постучала по столу. — Я всегда была высокого мнения о вашем умении превратить любое обсуждение в базар, но, кажется, сейчас частные споры неуместны.
— Вы правы. — Босуорт склонил голову в знак раскаяния. — Так скажите же мне, неужели мы подчинимся этому святейшему хамству?
— Осторожнее, молодой человек, вы говорите о папе! — воскликнул отец Робер. — Умоляю вас, сын мой, воздержитесь от резких суждений.
— Пусть он не оскорбляет нас, и не получит в ответ ничего обидного!
— Потише, Дерлок. — вмешался в разговор д’Орсини. — Прошу тебя. Поверь, мы все разделяем твои чувства. Но дело слишком серьезно, чтоб рубить с плеча.
Деми впервые видел, чтоб Симон так по-дружески обращался к Босуорту. Кажется, перед лицом общей опасности оба воина, чувствовавшие, что именно на их плечи ляжет главная тяжесть будущей грозы, невольно позабыли о вчерашних мелочных раздорах.
— Спасибо, д’Орсини. — кивнул горец. — Но я все же хотел бы знать, что мы решили? Нельзя же действительно разоружить нашу главную крепость на юге и добровольно лишить себя 3 тысяч подданных по одному окрику из Альбици.
Собравшиеся молчали. Выбор был слишком трудным. Папа мог заявить об отучении гранарских владык и объявить, что их подданные больше не обязаны подчиняться. Что после этого начнется, понимали все. Благородные сеньоры забудут о своих вассальных обязанностях и поведут себя как маленькие самовластные короли в своих крошечных владениях. Растерянные крестьяне, видя заколоченные храмы, где нельзя ни крестить детей, ни венчаться, ни отпевать покойных, могут от ужаса поднять бунт против богомерзких владык, доведших королевство до лишения благодати Божьей. Начнется хаос, за которым неизбежно последует нападение соседних «благочестивых» монархов.
— Каковы ваши предложения? — спросила королева. — Что мы ответим в Альбици?
Харвей с удивлением почувствовал, что все смотрят на него. Оказывается советники уже настолько привыкли видеть в нем государя, что ожидали разрешения своих сомнений именно от Деми.
— Что скажет консорт? — с едва скрываемой издевкой в голосе осведомился Босуорт.
Харвей молчал. Под столом он сжимал и разжимал кулаки, понимая, что его слово сейчас, если не станет решающим, то по крайней мере бросит увесистый камень на чашу весов.
— Так что нам делать с папой? — уже не сдерживая насмешки, вновь спросил Дерлок.
— Послать. — Харвей встал. Он сам не ожидал от себя такой резкости. — Послать. Ибо если мы не выполним свои обязательства перед Мальдором, десять лет, не жалея крови, прикрывавшим наш юг, мы потеряем лицо. Я предлагаю вежливо объяснить папе, что не он король Гранара.
Его слова были прерваны внятными и дружными хлопками Дерлока и д’Орсини.
— Даже я не сказал бы лучше! — рассмеялся Босуорт. — Надо объяснить святому престолу, кто в доме хозяин. Мы же не лезем в его дела в Альбици.
— Вы не понимаете всей опасности! — с ужасом воскликнул отец Робер. — Вы, молодые петухи, остановитесь! Не навоевались? — он обернулся к Босуорту и д’Орсини. — Десять лет мечами махали.
Харвей вспомнил, как полгода назад Симон исповедовался ему, что устал от войны.
— А вы, сир? От вас я никак не мог ожидать такого легкомыслия. Ее величество, должно быть, поторопилась с решением о коронации. В вас не больше осторожности истинного государя, чем святости в рыбаке! Подумайте, в какой ужас вы можете ввергнуть страну, не подчинившись папе.