Нежное солнце Эльзаса
Шрифт:
Петр Кузьмич вернулся через три часа. Усталый, практически выжатый как лимон.
— Дай коньяку, а? — попросил он, плюхнувшись на кожаный диван в своем кабинете.
Я сломя голову побежала на кухню, достала из бархатной коробки «Хеннесси», пузатый бокал, сварила чашку кофе. Когда я поставила поднос перед Петром Кузьмичом на журнальный столик, он с трудом, как будто приходя в себя, открыл глаза.
— А-а-а. Спасибо, — он подумал немного, потом усмехнулся в усы: — Себе-то бокал принеси, коллега.
Сердце подскочило внутри меня и три раза ударилось о горло. Я задохнулась, ловя ртом воздух. Сердце опомнилось,
— Ладно уж, — смилостивился шеф, вставая, — сам принесу.
Мы пили долго. Говорили еще дольше. Он советовал. Уточнял детали. Говорил, что нужно подумать о длительной командировке в Германию. Велел срочно писать предложение дистрибьюторам и готовить образцы. Впервые — я это четко отметила — Петр Кузьмич говорил со мной не как с прислугой или несмышленой девчонкой, а как с равной по разуму. Сама-то я, откровенно сказать, никогда себя глупой не считала, но, оказывается, сколько всего нужно было совершить и преодолеть, чтобы это поняли другие!
На следующий же день, забросив все текущие дела, я принялась ваять необходимые документы. А Кузьмич отправил запрос в отдел кадров на нового помощника. Помощница быстро нашлась — повысили одну из моих «деточек» из канцелярии. Самое то — филолог по образованию, без особых амбиций, вряд ли будет кренделя, подобные моим, выписывать. Пусть себе работает спокойно.
Приказ о моем назначении был разослан по компании через несколько дней. В двадцать шесть лет я стала наконец Рубиной Маргаритой Семеновной, руководителем проекта компании «РусводК». Мне назначили неплохую зарплату, машину, собственный кабинет. Рядовые сотрудники заглядывали мне в рот и готовы были стелиться пушистым ковриком в надежде извлечь для себя хоть какую-то пользу. Руководители дружески улыбались и жали при встрече руку. Одним словом, всеобщая любовь, где-то даже боязнь и уважение. Именно тогда, на резком контрасте, впервые мне пришла в голову мысль, которую я услышала недавно от Егора: «Привилегии передаются половым путем». Кому из писателей, он сказал, эта фраза принадлежала? Кажется, Юрию Полякову? Однозначно мудрый мужик с великим чувством юмора. Не знаю, в шутку он это сказал или всерьез, но я лично в свое время готова была кровью подписаться под каждым из этих слов!
Ну ничего же во мне не изменилось с тех пор, как я пришла в эту компанию, с тех пор как два года назад создала и положила на стол Петюне бизнес-проект. Я не стала способней, лучше, умней, не научилась за последнее время ничему новому из области маркетинга. Ведь все, за что сейчас мне поют дифирамбы, было создано, продумано, написано уже полтора года назад! А они все относились ко мне тогда как к пустому месту, как к ничтожеству, недостойному даже снисходительного взгляда. Никому и в голову не приходило разглядеть во мне умного человека. Оказывается, для того, чтоб разглядели, нужно было с шефом переспать!
А Петечка — так на полном серьезе считал, что «вырастил» меня в своей компании, развил, обучил. Дебилизм! Если чему-то я и научилась, то только сама. А он лишь мешал. Ведь именно он в свое время чуть было не потопил меня, чуть не довел до ручки: еле выжила. А сам, оказывается, все это время присматривался, проверял меня на «вшивость», размышлял — можно ли со мной спать или я обычная дура и начну трепаться налево-направо. Раздуюсь от гордости, испорчу ему спокойную семейную жизнь и, не дай бог, — карьеру.
В чем-то он, конечно, был прав. Это его стараниями выросла и развилась во мне стерва! Его усилиями я превратилась в законченную суку. Едва получив приличную должность и собственный кабинет, я инстинктивно разделила всех трудящихся в «РусводКе» на два лагеря — на тех, кого отныне буду опускать и дрючить я, и на тех, кто сохранил за собой право иметь меня. Последних, к моему великому облегчению, оказалось совсем немного! Прорвемся. Теперь каждый здесь ответит за все пережитые мною в компании унижения. Даже те, кто тогда еще в «РусводКе» не работал.
Под «Европу», как гордо именовали вверенный мне проект внутри компании, выделили для начала штат в пять человек, которых мне предстояло набрать, и определенный, весьма, по моему разумению, внушительный бюджет. Причем вопрос, как осваивать деньги, был сугубо моей личной проблемой — проводить исследования рынка, ублажать европейских дистрибьюторов, давать рекламу, тратиться на взятки или платить людям бонусы. От меня требовалось одно — результат. И я развернула сражение за него не на жизнь, а на смерть.
С Петенькой мы виделись все реже — работы у меня теперь было невпроворот, да и его после собрания акционеров и утверждения годового плана рвали на части. Но все же пару раз в неделю он отсылал из офиса свою-мою «деточку» пораньше, и мы оставались в его кабинете одни. Меня это устраивало. Вполне.
На четверг мы договорились заранее — еще на прошлой неделе. Когда я в восемь вечера пришла в приемную Кузьмича, «деточки» на месте уже не было: значит, все в порядке, отослал. Но, приблизившись к двери кабинета, я услышала голоса. Один из них принадлежал нашему генеральному — надо же, оказывается, он снисходит время от времени до посещения чужих кабинетов, другой — Петру Кузьмичу. Я прислушалась. Когда еще представится такой случай: может, узнаю что-нибудь интересное о своем проекте. А то ни черта не понятно: довольны они, недовольны. Пока ни помощи, ни поддержки, ни нареканий. Пустота. Ясно, что дали время «на разгон», и все же…
— Ладно, с Украиной ты понял, — Лев Семенович, так величали нашего генерального, отхлебнул с шумом из чашки, — менеджера там надо менять. А то он нас с тобой без штанов оставит.
— Хорошо. Завтра полечу — разберусь, — по голосу Петра Кузьмича можно было догадаться, что лететь ему никуда не хочется. Но что ж поделаешь — работа.
— Кстати, вот еще, — генеральный помолчал, а потом рубанул сплеча: — Ты беса-то в ребре уйми.
— Не понял? — таких растерянных интонаций я от бывшего шефа никак не ожидала. Руки у меня от страха похолодели. — Ты это о чем?
— Слушай, Петь, не смешно. Ты думаешь, если у тебя в кабинете ни камер, ни прослушки нет, так никто ничего и не знает?
— Она сказала? — Сердце у меня ухнуло вниз. Вот гад! Это я что, своей преданностью дала повод так о себе думать?
— Нет, от нее никто и слова не слышал. Да расслабься ты. — Раздались легкие частые шлепки, видимо, генеральный снисходительно похлопал собеседника по щеке. Представляю, что тот почувствовал! — Кроме службы безопасности и меня, никто ни сном ни духом.