Нежное солнце Эльзаса
Шрифт:
Первым ощутил на своей шкуре мои прорезавшиеся клыки Петр Кузьмич. Не знаю, что сыграло здесь большую роль — оскорбления, которые он успел мне нанести за время совместной работы, или душевная боль от того, как спокойно он от меня отказался, передав в другие руки. Скорее даже последнее. Все-таки достоинство женщины и достоинство сотрудника — это две абсолютно разные вещи. Женщина страдает несоизмеримо сильнее. Не срабатывают здесь все эти психологические щиты саморегуляции, которым учат на занудных тренингах по деловому этикету: «Что делать, если начальник на вас кричит?», «Как сохранить спокойствие в конфликтной ситуации?» Да никак. Если ты думала, что начальник хоть чуть-чуть, но все-таки тебя любит! Если ты сама почти готова была покориться воле чувств. По крайней мере, из всех моих, немногочисленных
Генерал услышал от меня первые откровения на тему «Петр Кузьмич» не сразу — я сосредоточенно выжидала целый год. Усугубляла всеми способами степень его привязанности, старалась, чтобы он как можно глубже увяз в эмоциональном болоте наших отношений и не мог обходиться без меня. Не так уж много было для этого нужно: демонстрировать восторг во время встреч, впадать в искусное блаженство от его ласк и искренне за него беспокоиться, а иногда и по-женски жалеть. Все это я разыгрывала без сучка без задоринки — иначе манипулировать мыслями и действиями такого «прожженного вояки», как он сам себя называл, было бы абсолютно невозможно. Только почувствовав, что он крепко сидит у меня на крючке, я начала печальные излияния о «несчастной жизни своей, до того как в ней появились вы». Кстати, говорить ему «ты» я так и не научилась. Даже в постели.
Я рассказывала о тяжелой работе в «РусводКе». О «деточке», о салатах, о ночных бдениях без доплаты, о вечных издевательствах и даже — представляете, какой ужас?! — о домогательствах шефа. Разумеется, я ни словом не обмолвилась о том, что поддалась этим самым домогательствам, — боже упаси! Напротив, сочинила слезливую историю стойкой, до последней капли крови, борьбы. Генерал мой бледнел, краснел, шел пятнами, а я мысленно потирала руки.
— Не думаешь, что тебе пора подрасти? — спросил он однажды, когда мы лежали в постели после очередного, ставшего уже привычным, сеанса возрастной сексотерапии. Голова моя покоилась у генерала на груди, которую я предварительно прикрывала простынкой: от одного взгляда на его морщинистую, заселенную пигментными пятнами кожу меня начинало мутить.
— Вы о чем? — пролепетала я с замиранием сердца, уже предчувствуя серьезность разговора.
— Ну, мне кажется, в «РусводКе» тебя по достоинству так пока и не оценили.
— Почему? — я скромно опустила глаза. — Вот же, дали хорошую должность, зарплату, квартиру подарили… — На тот момент документы давно уже были переоформлены на меня — как только Лев Семенович убедился, что мы с генералом нашли общий язык и не только, я была отправлена в регистрационную палату для оформления права собственности. Но жила я по-прежнему с мамой, а этот «гостиничный номер» на «Соколе» использовался только для наших с генералом интимных встреч.
— Ну вот только про квартиру мне ничего не говори! — разозлился он. — Эти псы и тут умудрились сэкономить. — Он помолчал, успокаиваясь. Я утешительно гладила его по бугристой шершавой коже. — Считаю, тебе пора делать карьеру. Самое время!
— Как? — я делано удивилась. — Я же и так стараюсь, у меня за последний год прекрасные результаты.
— Ну, вот на них и обопремся, — усмехнулся он, потрепав меня по макушке, как маленькую девочку. — Тебе пора занять должность директора продаж.
— ?!
— Не переживай. Я договорюсь. — И он потянулся ко мне за поцелуем — я едва успела зажмурить глаза до того, как седые усы и испещренные морщинами щеки предстали перед взором во всей своей старческой и чересчур подробной неприглядности.
Больше мы к этой теме не возвращались — зачем? Генерал привык не языком шлепать, а дело делать. В этом я его характер изучила. Вот и затаилась, осторожная в своем триумфе, исподтишка наблюдая за всем, что происходит в «РусводКе». А там начали твориться совершенно странные вещи. Для начала, как по команде, на таможне застряли крупные партии товара, идущего в Казахстан и на Украину. Наши партнеры забили тревогу — их прилавки за десять дней, что водка пролежала на российских таможенных складах, опустели. На Петра Кузьмича было
— Ты что же, козел, делаешь? — Генеральный в выражениях не стеснялся. Да и вообще не слишком хорошо себя контролировал. В какой-то момент я запоздало испугалась, что, помимо карьерных затруднений, Петечку моего ждет хорошо начищенное рыло. Но потом успокоилась — не станет об него Семенович белые ручки марать.
— Лева, присядь, прошу тебя, — проблеял мой бывший шеф. — Поговорим.
— Я тебе Лев Семенович, понял? — Генеральный, судя по отсутствию характерных звуков, и не подумал садиться.
«Вот и умничка, — мысленно похвалила я его, — не поддавайся на примитивные приемы «как успокоить разгневанного собеседника»: усадить, поменять картинку перед глазами. На хер тренинги!»
— Лев Семенович, — Петр Кузьмич старательно держал себя в руках, но голос у него уже дрожал, — я не сделал ничего, что противоречило бы интересам компании.
— Да-а-а?! — интонация была не просто издевательской — уничтожающей. — Куда в таком случае пропали таможенные деньги?
— Были доставлены по назначению. Две недели назад.
— Ой, вот только мозги мне не парь! — буквально заорал Лев Семенович.
— Я вам уже рассказывал, — Петр Кузьмич продолжал тускло блеять. — Мы встречались в «Пекине», один на один. Все как всегда было — четко и конфиденциально.
— Знаешь что, — Лев Семенович перестал орать, — тогда тем более ты дурак! Тебе сколько раз говорили, что все встречи и переговоры должны происходить при свидетеле с нашей стороны? Допрыгался!
— Лева, но я передал!
— Так, — голос Льва Семеновича стал бесцветным, — факты говорят об обратном. А заодно и надежные источники, и сам участник процесса. Мало того, что ты стал чужое брать — мало тебе, Петь, своего, что ли? Не хватает на баб? — так ты еще и меня подставил. Я же вынужден был генерала о помощи просить. Он разобрался — без удовольствия, сам понимаешь, — и все как есть подтвердил. Не в твою пользу. Молчи! Деньги им завтра же вернешь. В этом случае нам помогут все уладить. Но в последний раз!
Что отвечал Петр Кузьмич, я не расслышала: пора было делать ноги.
Лев Семенович вышел, хлопнув дверью, — за пару секунд до этого я успела выскочить в коридор и скрыться в своем кабинете.
Напряжение в крыле руководства в последующие две недели разрослось до таких размеров, что рядовые сотрудники боялись туда и близко подходить. О развитии событий я пока ничего не знала. Только, понимая, откуда дует ветер, единственная из всех сохраняла хорошее настроение. И старалась не выдать истинных переживаний, пряча довольную улыбку и радостный блеск в глазах. Для актерства на публике опыта теперь у меня было предостаточно: за целый год боевой практики с генералом научилась. Что ни говори, а гораздо сложнее изобразить на лице и во всем теле сексуальный восторг, когда чувствуешь омерзение, чем заменить радость на сочувственное выражение глаз. Но я и с тем, и с другим справлялась: ясно же было, что, заметь генерал подвох, мне не позавидуешь. То ли для острастки, то ли расслабившись в моих объятиях, он порой такие истории о судьбах своих «бывших» выдавал, что меня прошибал холодный пот.