Нежное солнце Эльзаса
Шрифт:
Прошло всего два года моей работы в «РусводКе», когда я, двадцатичетырехлетняя «деточка», положила на стол Петру Кузьмичу свой собственный бизнес-план выхода нашей компании на рынок Европы. Амбиций мне тогда уже было не занимать. Откуда что взялось?! Ведь не наследственность же это алкоголика-отца и уж тем более не вечно всего опасающейся («Что люди скажут?») мамы. Нет. Скорее уж элементарная жажда жизни, стремление уцелеть в ужасающе несправедливом мире и показать всем кузькину мать! До чертиков надоело, что до этого ее демонстрировали преимущественно мне.
С бизнес-планом я возилась ровно триста шестьдесят пять дней, без праздников и выходных: от идеи до ее реализации на бумаге прошла целая вечность. Производственные данные, потенциальные мощности, себестоимость товара были взяты из реалий «РусводКи»: я не предлагала менять что-то в структуре нашей работы на территории России. Пока не предлагала. Рыночная стоимость в Германии, немецкие дистрибьюторы, потенциальные объемы — вся та информация, которую я заложила в стройные графики и ценила на вес золота, была добыта с помощью Института социальных исследований в Берлине. Вряд ли бы мне удалось на него выйти, как бы я ни старалась, но бог, видимо оценив мое усердие, помог.
В самом начале, в момент зарождения у меня самой идеи вывода «РусводКи» на действительно зарубежный рынок, я помешалась на всем, что было связано с Европой. Дошло до того, что я сутками торчала на тогда еще редких сайтах европейских научно-исследовательских центров, а заодно осваивала Интернет — для России он был еще чем-то вроде невиданного экзотического зверя. Помню, мне с трудом удалось уговорить шефа оплатить подключение: он никак не мог понять, зачем эта «фигня» нужна.
На одном из сайтов я нашла координаты русского ученого Алексея Головина, который жил в Германии и работал в том самом Институте социальных исследований в Берлине. Я набралась наглости и просто позвонила. Представилась менеджером крупной российской компании, объяснила, что руководством передо мной поставлена задача исследовать водочный рынок Германии и рассмотреть возможности сотрудничества. Алексей, конечно, от подобной наглости обалдел, но сразу отказывать не стал: то ли одиноко ему было в этой своей Германии и хотелось с русским человеком поговорить, то ли в принципе русских женщин давно не слышал. В общем, он разрешил время от времени ему звонить и задавать интересующие вопросы. Так мы с ним и созванивались целых шесть месяцев.
Постепенно «деловые контакты» перетекли в какой-то телефонный роман, и это при том, что ни он, ни я друг друга еще не видели. Алексей скоро совсем размяк под телефонными девичьими ласками и выдал всю свою подноготную.
Оказывается, уехал он в Берлин двадцать лет назад, сразу после окончания МГУ. Тогда еще свободно из страны не выпускали, но у Алексея родители были военные, и часть отца базировалась в те годы как раз в ФРГ. Лешеньке повезло. Там он закрепился, сдал языковые экзамены, устроился в институт. А вот его отцу пришлось за счастье своего ребенка ответить. Как только бравый офицер вернулся на родину, его выкинули из партии и разжаловали в лейтенанты. Алексею отец о своих несчастиях ничего не сказал — все это вскрылось уже потом.
В общем-то всю жизнь, можно сказать, Леша за границей и прожил — от русского человека в нем уже мало что осталось. Единственной неизменной чертой сохранилась любовь к русским женщинам. Я так поняла, ради жизни за границей он бросил в юности в Москве какую-то милую сердцу барышню. Девушка недолго думала и вышла замуж за простого русского парня. А «немец» Леша получил глубокую моральную травму, которую, будучи уже мужиком сорока трех лет, никак не мог пережить. В целом все это не очень интересно. Меня волновало другое — согласится ли новый знакомый помочь мне добыть нужную информацию. И пригласит ли к себе. Только в Германии и с его помощью я могла выйти на местных дистрибьюторов и понять, как они работают, познакомиться от имени «РусводКи» с нужными людьми, собрать информацию и провести под прикрытием института — тем более, что у них там была какая-то специальная кафедра, анализировавшая потребительскую корзину, — фокус-группы и опросы населения. Им же ничего не стоило добавить в анкеты пару вопросов об интересующем меня предмете!
Сейчас я просто себе удивляюсь: это какой же нужно было обладать наглостью и заодно наивностью, чтобы с упорством танка лезть на чужую, по сути, закрытую для посторонних глаз и ушей, территорию. Да еще и настойчиво думать, что «надо именно так».
Закрепив знакомство с Лешей откровением «И у меня не ладится личная жизнь», я заказала себе визитки «Менеджер департамента продаж» на английском языке и бросилась учить немецкий. Исподволь, потихоньку, я подводила Алексея к мысли о том, что он просто обязан помочь мне в работе, а уж за мной не заржавеет. Я пела соловьем слащавые дифирамбы, говорила липкие от избытка сахара комплименты, и Леша действительно пригласил меня к себе, не прошло и шести месяцев. Я оформила визу, взяла на работе отпуск и, скрепя сердце пробив брешь в своих накоплениях на нашу с мамой квартиру, купила билеты на самолет. Все время первого в своей жизни полета я думала только о том, как выглядит мой «немецкий принц» — боялась, что он мне не понравится. Как в воду глядела.
Алексей оказался тощим — даже стройным не назовешь — печальным мужчиной в очках. Встречать меня он приехал, вырядившись по полному параду: в белую рубашку, серый костюм и галстук. Хотя, скорее всего, обольщаться на этот счет не стоило: просто после работы переодеться не успел. Он стоял в зоне прилета с табличкой «Рита Рубина» в руках. Я подумала было, выплескиваясь с толпой русских пассажиров «Аэрофлота», что есть еще время убежать, отказаться от этого доходяги с влажными черными глазами. Но он уже каким-то непостижимым образом поймал меня цепким взглядом, улыбнулся, нежно спросил: «Маргарита?» — и, получив кивок, ответствовал: «А я мастер». Схватил за руку и потащил за собой. Господи! Такой дурой я себя еще никогда не ощущала.
Было ясно, что с этим «красавцем» мне придется переспать, абсолютно понятно, что меня от него тошнит — особенно от вида серых носков, собравшихся в крупные складки вокруг его тонких, похожих на палки, лодыжек, и от тощих волосатых запястий, некстати обнажившихся, когда он сел напротив меня в вагоне электрички. Машины у него почему-то не было, а я-то думала, что по Европе без собственного автомобиля передвигаются только законченные отморозки. Вообще-то, так оно и есть. Отсутствие личного транспорта Леша объяснил очень просто — ему, видите ли, некуда ездить. Работа рядом с домом, магазин продовольственный поблизости. Жуть! И стоило ради такой вот жизни: работа — дом — магазин — уезжать из родной страны в Германию?! Да еще и гробить карьеру отца. Сомневаюсь.
Домом Алексея оказались весьма заурядные апартаменты в западной части Берлина. Аккуратные улицы, гладкий асфальт, матовая чистота, освещенная ровным светом фонарей, — вот и все, что удалось разглядеть мне в первую в своей жизни ночь пребывания за границей. От железнодорожного вокзала кавалер мой взял-таки такси: а то я уже боялась, что мы чуть ли не пешком будем топать до его дома — так явно, практически со слышимым попискиванием и щелчками кассового аппарата, происходили расчеты в его голове. Уверена, что, случись все это днем, мы бы всенепременно поехали на метро.
Ужин, если так можно назвать бутылку «Рислинга» и тарелку с нарезанными сыром и грушей, проходил в гостиной за кофейным столиком. «Тебя же в самолете кормили», — убедил меня радушный хозяин и добавил, предвосхищая заботу с моей стороны: «А я на работе поел». Кроме этих слов, он почти ничего не говорил. Я тоже молчала и все время отводила глаза. В тот вечер я была благодарна Алексею только за то, что он догадался выключить электрический свет и зажечь какие-то полуоплавленные свечи. Хотя, вполне возможно, действия его были продиктованы не заботой о моем душевном равновесии, а вопросами экономии. Но, главное, в пляшущем свете все вокруг — в том числе и сам хозяин квартиры — казалось призрачным и нереальным. До тех пор, пока я не почувствовала весьма материальные руки на своей груди.