Нежность августовской ночи
Шрифт:
Равно как и обувь – немецкая, добротная, для проблемных ног. Не туфли – а мягчайшие, удобнейшие лапоточки грязно-серого цвета. Правда, очень уродливые, причем это откровенное уродство и было фирменным знаком, «фишкой» фирмы, их выпускающей, – дескать, у нас главное не красота, а удобство…
Стриглась Вера Артамоновна в элитном салоне, но прическа ее тоже выглядела не лучшим образом – паклевидные желтые пряди торчали в разные стороны, затылок был вечно примят. Как встала утром Вера Артамоновна с постели, так и пошла править своим холдингом. На укладку времени не тратила.
На правой щеке Веры Артамоновны сидела довольно крупная шишка – разновидность доброкачественного образования, вроде невуса или атеромы. Удалить эту шишку можно было за пять минут в Институте красоты, но Вере Артамоновне даже в голову это не приходило.
Вера Артамоновна, странная, очень замкнутая женщина, могла говорить только о работе, и только с теми, с кем ее связывала эта работа. Никакого другого – эмоционального, например, общения, она не знала. О сыне, как уже известно, она вспомнила недавно – когда Толика уволили из конторы, где тот вкалывал рядовым сотрудником. Вроде как неприлично стало его игнорировать. Это в других странах дети миллионеров подрабатывали официантами в забегаловках, продавцами в магазинах… В России же семейственность являлась нормой.
Вере Артамоновне надоело отвечать на вопросы знакомых, чем занимается ее сын («Толик у меня менеджер, в магазине бытовой техники!») – поскольку знакомые после этого начинали дружно ахать и охать: «Как, Толик не нашел своего места в жизни? Да как же так, да при такой маме… Да взяли бы вы его под крыло!»
Вот под давлением общественного мнения Вера Артамоновна и взяла сына к себе, посадила на должность вице-президента. Хотя, как подозревала Евгения, воли сыну по-прежнему не давала…
– Чё это ты с ним таскаешься? Вы помирились, что ли? – спросила бывшая свекровь, глядя с недоумением на Евгению.
– Мы с Толиком? Нет, – ответила та. – Просто есть еще одно незаконченное дело… Пустяковое.
– А-а… слава богу, – своим «гусиным», гогочущим голосом произнесла Вера Артамоновна. – Он дурак, ты с ним не связывайся, Женька.
– Мама! – В холл вышел и Толик. Несчастный тридцатилетний мальчик, не любимый матерью… Много лет назад подруги, узнав, что Евгения выходит замуж за сына столичной бизнесвумен, миллионерши, – завидовали ей, Евгении. Дурочки они, эти подруги. Вера Артамоновна и сыну лишней копейки не даст, не то что какой-то там невестке…
Впрочем, Евгения выходила за Толика по любви. Не из-за денег его матери.
– Да что – «мама»! – с раздражением отозвалась Вера Артамоновна. – Такую хрень придумал… Бизнес-план наваял, называется. В жопу его себе засунь, этот план.
Толик побледнел, потом покраснел.
Вера Артамоновна никогда не отличалась деликатностью. Но грубиянкой Евгения ее тоже не назвала бы.
Бывшая свекровь была просто мужиковатой теткой. Прямолинейной и простой. Можно ли назвать прораба на стройке, орущего матюками на рабочих, злым или грубияном? Нет. Просто такова специфика его профессии.
Вот и Вере Артамоновне деликатность и тонкость были недоступны – работа сделала ее такой жесткой. С волками жить, по-волчьи
– Ладно, Женька, бывай… Удачи тебе, – махнула рукой Вера Артамоновна и ушла.
К Евгении бывшая свекровь относилась вполне доброжелательно. Уважала. «Своим делом человек занимается… Не халтурит!» – как-то уронила она. В спальне у бывшей свекрови должно висеть ее, Евгении, фото – вид на московскую улицу, сплошь застроенную домами с помощью «Урбанис-холдинга»…
Поскольку Вера Артамоновна уважала Евгению, то и у Евгении не было к ней претензий. Но сегодняшняя сцена поразила Евгению, заставила ее сочувствовать бывшему мужу.
– Толик, не бери в голову… – вырвалось у нее, когда они садилась в машину. – Твоя мама такой человек… ее уже не переделаешь.
Меньше всего Евгения ожидала, что Толик откликнется. Но Толик откликнулся, и очень живо.
– Ты не представляешь, Евгеника… Она меня убивает! – всхлипнул он, трогая машину с места. – Она меня просто убивает! – повторил он через несколько секунд уже другим голосом – яростным, ненавидящим.
– Так уйди от нее… Зачем ты с ней работаешь? Это же саморазрушение! – возмутилась Евгения.
– Куда?
– Куда угодно!
– Опять менеджером, за копейки корячиться?
– Свобода дороже.
– Евгеника, мы в Москве живем… Двадцать первый век на дворе! Это раньше Диоген мог в бочке спать, оливки с дерева кушать… Сейчас такой фокус не прокатит!
Евгения хотела съязвить, но передумала. Она все время помнила о «лейке». Вернуть себе «лейку» было ее первостепенной задачей.
– Ты думаешь, я неудачник? Без маменьки – полный ноль? – яростно спросил Толик.
– Я так не думаю, – дипломатично ответила Евгения. Потом добавила: – Ты умный, интересный. Просто жизнь так глупо устроена. Наверх пробиваются только те, кому наплевать на окружающих.
Толик вдруг резко затормозил.
– Ты что?! – испугалась Евгения. Ее изрядно тряхнуло.
– Женька… спасибо тебе! – Толик схватил ее руку, поцеловал. – Ты… ты, в общем, тоже не такая сволочь, как пытаешься казаться! Что-то есть в тебе человеческое…
– Спасибо, – удивленно ответила Евгения. «Вернет он мне «лейку» сегодня, как пить дать – вернет! Если б я раньше к нему с лестью догадалась подкатиться!.. Безотказно работает». – Прости меня, Толик.
– И ты меня прости! – пылко ответил бывший муж. – Ах, Женька, мы с тобой оба дураки… Да уж ладно, так получилось… Но, главное, даже сейчас можно остаться друзьями!
– Конечно, Толик, – согласилась Евгения.
Толик тронул машину с места. Всю остальную дорогу он вздыхал и то и дело растроганно поглядывал на бывшую жену. Евгения отвечала ему улыбкой. Но сердце ее было по-прежнему холодно и ожесточенно. Она прекрасно понимала, отчего Толик переменил к ней свое отношение. Уж не потому, что вспомнил былую любовь… Евгения посочувствовала ему в его борьбе с матерью, вот Толик и размяк.