Нежные щечки

Кирино Нацуо

— Извините меня еще раз. Завтра я еду в Саппоро, собираюсь сама заниматься расследованием. Спасибо вам.

— Завтра? Давайте я проверю информацию из Отару, а вы бы попозже подъехали.

Уцуми предполагал, что информация из Отару была ложной. Не было ничего проще, чем проверить это. «И чего эта баба упрямится?» Уцуми было наплевать на чувства Касуми.

— Нет, я завтра приеду. Юка пропала четыре года назад, одиннадцатого августа. Я каждый год в это время езжу на Хоккайдо.

Сегодня было восьмое.

— А зачем?

Голос Касуми стал раздраженным. Похоже, она сделала про себя вывод, что Уцуми такой же, как и все остальные полицейские, которых она знала.

— Вам

не понять, но для нас это переломный момент. Мы поступаем так, как подсказывают нам наши чувства. В любом случае, извините еще раз, я вынуждена отказаться от вашей помощи.

Было в Касуми что-то авторитарное: она и рта не дала ему раскрыть. Уцуми оставалось только подчиниться. Он стоял, кивая, но не забыл как бы между прочим спросить, во сколько прилетает ее самолет.

— В час дня, — с недоумением в голосе ответила Касуми.

Уцуми положил трубку и поймал себя на том, что настроение у него приподнятое. Под ложечкой больше не болело.

Каша пригорела. Щелкнув языком от досады, он отправил ее в мусорное ведро. Поскреб лопаткой для риса подгоревшее дно и вымыл кастрюлю. Стал вспоминать, как звучит голос Касуми Мориваки. За властной манерой говорить ему слышалась ее беспомощность. Что движет этой женщиной? Чего эта женщина добивается? Что ее тревожит? Он хотел знать о ней все. Он отдавал себе отчет в том, что участие в этом расследовании навредит его здоровью. При этом Уцуми был несказанно рад представившейся возможности идти по следам преступника. Когда он заново начал варить кашу, опять раздался звонок. На этот раз звонила Хосака.

— Госпожа Мориваки с вами связалась?

— Да. Сказала, что завтра приезжает.

— До настоящего момента никаких новостей по ее делу не было, так что она очень взбудоражена, надеется, что на этот раз что-нибудь да обнаружится. Она сказала, что ей не терпится с вами переговорить, поэтому я ей дала ваш номер телефона.

— Ничего страшного, — ответил Уцуми, даже не заикнувшись о том, что Касуми отказалась от его услуг.

— Как бы странно это ни звучало, но я тоже очень прошу вас ей помочь. Все материалы, которые могут вам пригодиться, я вышлю по факсу.

— Переключаю.

Немного спустя факс выплюнул с десяток листков бумаги. Медленно пережевывая завтрак, Уцуми бегло пробежался по материалам дела. Здесь были краткое описание самого происшествия, вырезки из газет, а также фотография Юки. Все это Уцуми и так уже было известно. Кроме того, была информация о звонке, поступившем вчера в студию, с именем звонившей женщины и ее номером телефона. Но ничего нового, чего не прозвучало в самой программе, в бумагах он не нашел. И вновь интуиция подсказала Уцуми, что звонок из Отару был фальшивкой.

«С лета прошлого года в Асари в рыбацкой хижине на берегу моря поселился молодой мужчина. Вроде бы он работает поблизости, на строительстве тоннеля, но это не точно. Вместе с мужчиной живет девочка лет десяти. Мне это показалось подозрительным, потому что по возрасту мужчина не может быть отцом девочки, да и не похожи они совсем. И вроде бы девочку эту он зовет Юкой. И когда я увидела женщину, мать пропавшей девочки (примечание: Касуми Мориваки), то мне показалось, что они с этой девочкой очень похожи. Вот я и решила позвонить».

Адрес: г. Отару, Асари-тё.

Имя: Ооцука (шестьдесят шесть лет, женщина).

Покончив с завтраком, Уцуми тут же принял лекарство, способствующее пищеварению. Чтобы избежать резкого снижения сахара в крови, он распластался на татами. Взял в руки факс и, лежа на спине, еще раз прочел все от начала до конца. Во второй половине дня он решил нанести визит в полицейское управление

Энивы, встретиться с Асанумой. Говорить они никогда не говорили, но имя это было ему известно. Если бы он по-прежнему был при исполнении, наверняка Асанума не стал бы с ним разговаривать, но, к счастью, Уцуми уволился. «Попробую порасспрашивать его, а уж потом решу, как расследовать это дело». Слово «расследовать» пришло ему в голову как-то неосознанно, по привычке. От удивления Уцуми даже покачал головой. Тем более что это и не было расследованием. Для Уцуми «расследование» всегда было чем-то, за что можно получить похвалу начальства. Если кто-то попадал под подозрение, Уцуми начинал тщательно изучать всю подноготную, расставлять ловушки, иногда заключал с преступником сделку, иногда обманывал. Расследование было для него сочетанием мелкого коварства и тяжелой добросовестной работы. Кроме того, важно было опередить коллег, а для этого требовалось работать в одиночку и уметь держать язык за зубами. Теперь же ему предстояло заняться лишь имитацией расследования. Или даже скорее чем-то абсолютно отличным от настоящего расследования, подумал Уцуми. Во-первых, ему нет дела до преступника. Если уж быть совсем откровенным, ему даже нет дела до того, жива пропавшая девочка или нет. Желание узнать секрет Касуми Мориваки, найти что-то общее между ним самим и этой женщиной (мысль, пришедшая ему вчера вечером) — все служило лишь тому, чтобы убить оставшееся ему до смерти время или даже лучше сказать — развлечься.

До полицейского управления в Эниве было около часа езды. Столько он вполне мог проехать, не устав. Уцуми переоделся в чистую футболку и, прихватив черный пиджак, вышел из дома. Тени растущих перед домом вдоль пешеходной дорожки кустов пираканты стали длиннее. Был еще разгар лета, но в солнечных лучах уже притаилась осень. Уцуми показалось, что это предзнаменование его смерти. Он бросил взгляд на голубое небо и постарался прогнать прочь дурные мысли. Сколько еще ему с ними бороться? Когда он осознает всю тщетность этих усилий? В душе Уцуми начинали сгущаться черные тучи.

На парковке за домом Уцуми остановился перед потускневшей серебристой «кариной». Машина была покрыта тонким слоем пыли. С тех пор как он ослабел, руль начал казаться ему таким тяжелым и неповоротливым, что он практически перестал водить. Похоже, с машиной успели пошалить малолетние хулиганы: на капоте и на водительской двери крупными каракулями было выведено «дурак» и «сдохни». «Все про меня: я дурак и вскоре собираюсь сдохнуть». Уцуми не переставал дивиться собственной причуде. Он совершал поступки, которые ему и в голову бы не пришли, когда он работал в полиции или, лучше сказать, когда он был здоров. Уцуми не стал затирать детские каракули и открыл дверь машины. Из салона пахнуло табаком и разогретой на солнце пылью. Он стряхнул пыль с ремня безопасности, вставил кассету Стиви Рэй Вона и завел мотор.

Они договорились встретиться с Асанумой в ресторане, где публика состояла в основном из родителей с детьми. Уцуми сидел у окна, потягивая апельсиновый сок, когда в ресторан вошел вальяжного вида пожилой мужчина и помахал ему рукой.

— Уцуми-сан? Здравствуйте-здравствуйте! Извините, что заставил вас ждать.

Асанума был тот еще франт. Смуглое лицо, какое обычно бывает у игроков в гольф, блестящие седые волосы, очки в золотой оправе, темно-синий летний костюм с бежевой рубашкой для гольфа под ним. Его вполне можно было принять за руководителя среднего звена в какой-нибудь фирме или владельца компании, занимающейся недвижимостью. Прежде чем сесть за стол, Асанума извлек визитницу, явно дизайнерскую, и достал из нее визитку.