Нежный защитник
Шрифт:
Имоджин пожалела, что под рукой не нашлось ничего подходящего, чтобы швырнуть в его нахальную физиономию.
— Почему ты издеваешься над всеми подряд? Тебе не надоело упиваться своим превосходством? И разве Ланкастер виноват, что ему не пришлось когтями и зубами прокладывать себе дорогу наверх?
Его руки даже не дрогнули, но подбородок сурово выпятился вперед:
— Имоджин, думай, что говоришь.
— С какой стати? — взорвалась она, доведенная до бешенства этими бесконечными издевательствами и словесными поединками. — Что еще ты со мной сделаешь? Будешь бить? За то, что сказала правду?
Он выпрямился. В его глазах был арктический холод.
— Подойди сюда.
От страха у нее душа ушла в пятки. И кто тянул ее за язык? Разве можно дразнить этого дракона?
— Подойди сюда, — повторил он.
Имоджин готова была пуститься наутек, но гордость не позволила ей спастись бегством. Она двинулась к нему на непослушных ногах.
— Сядь. — Он показал на скамейку.
Имоджин рухнула на скамью — ноги ее не держали. Она не смела оторвать глаз от своих судорожно стиснутых рук.
— Имоджин, — миролюбиво заговорил он, взяв в руки рубашку. — Я искренне хочу быть с тобой добрым, но временами ты сама напрашиваешься на ссору. Я не…
Он умолк, не найдя нужных слов, и Имоджин от удивления забыла о своем страхе. Она и думать не смела, что когда-нибудь сподобится увидеть, как Фицроджер пришел в замешательство. Он не смотрел на нее, делая вид, что целиком занят своей одеждой.
— Я не очень-то привык к доброте, — продолжал он, — потому что пропитался жестокостью до самых костей, прокладывая себе путь наверх зубами и когтями.
— Прости, — смутилась она. — Я не хотела тебя обидеть…
Его глаза холодно сверкнули.
— Ты не обидела меня. Но ты задела мое больное место. А это очень опасно. Мудрая жена ради собственной пользы во время ссор и стычек не станет упоминать о моем прошлом и о моем происхождении.
— Но я не хотела ссориться! — возразила она.
— Тогда можно лишь подивиться тому, что ты только и делаешь, что затеваешь ссоры, — проговорил он, натянув наконец рубашку.
А потом внезапно повернулся.
Одной рукой он схватил Имоджин за руки, другой — за волосы. Он даже успел обхватить ее ногами, не позволяя двинуться с места. Она оказалась совершенно беспомощна в этой ловушке из твердого, сильного мужского тела. Ее сердце колотилось, как бешеное, а с губ слетел слабый испуганный писк.
— Вот видишь, — ухмыльнулся он, — с кем ты связалась.
Ее страх немного утих, когда до нее дошло, что он не собирается причинять ей боль.
— Я никогда не сомневалась, что ты превосходишь меня в силе, Фицроджер!
— И во всем остальном тоже, Рыжик.
— Я хочу быть равной тебе! — обиженно сказала она и затихла: вот сейчас он рассмеется!
Но он не поднял ее на смех.
— Тогда добивайся поставленной цели. — Он равнодушно отпустил ее и поднял с пола тунику. Имоджин, содрогаясь от пережитого страха, осторожно потерла побелевшие запястья. Белые отметины на нежной коже — свидетельство его власти над ней — приводили ее в отчаяние.
— Предлагаешь мне научиться владеть мечом? — горько спросила она. — И постараться обзавестись такими же мускулами, как у тебя?
— Иди к цели так, как считаешь нужным. В конце концов, я тоже был когда-то хилым, недоношенным ребенком, да вдобавок еще и бастардом. — Фицроджер завязал тесемки на вороте туники и накинул сверху куртку. — Но дело не в физическом превосходстве. Я сильнее короля и могу убить его в поединке. Но делает ли это меня выше его — или хотя бы равным? Нет. Я выполняю его приказы. И я буду сражаться на его стороне.
Имоджин окинула взглядом его мощное, поджарое тело, и ее осенила новая мысль:
— А за меня ты будешь сражаться?
— По-моему, я уже это делал, — напомнил он ей.
— Да, верно… — смутилась Имоджин. — А почему ты служишь королю?
— Он помог мне стать тем, кем я стал, и я в долгу перед ним и считаю себя его союзником. А кроме того, он может меня наградить.
— А почему ты готов служить мне?
— Возможно, по тем же причинам. — Он бросил на нее из-под ресниц загадочный взгляд.
Награда! Это слово разбудило в ней тревогу и недоверие.
— Я понимаю, ты думаешь, что я помогу тебе карабкаться вверх, но какая награда у тебя на уме, Фицроджер?
Он отвернулся, чтобы взять расшитый золотом пояс, лежавший на сундуке. Его голос снова стал бесстрастным и невыразительным:
— Я не сомневаюсь, что у Сокровища Кэррисфорда найдется что предложить грязному бастарду. — Когда он снова посмотрел на нее, от восхищения у Имоджин перехватило дыхание. В черной тонкой тунике, подпоясанной золотым поясом, Фицроджер выглядел так внушительно, что его слова казались нелепой шуткой.
— Как бы ты ни начинал, лорд Фицроджер, сейчас вряд ли кому-то придет в голову тебя жалеть!
— Меньше всего я нуждаюсь в чьей-то жалости, Рыжик! — Он с издевкой указал на ее залатанное платье. — Или ты уже утратила желание перещеголять меня хотя бы в нарядах?
— У меня почти ничего не осталось! — ответила Имоджин, злясь на его жестокость. Снова и снова, едва между ними забрезжит хотя бы намек на понимание, на что-то близкое и душевное, чего ей так не хватает, как он тут же натягивает на себя пресловутую маску. И Имоджин остается лишь гадать, была ли на самом деле эта искра нежности или она снова забивает себе голову глупыми иллюзиями?