Незнакомец в зеркале
Шрифт:
Он с минуту смотрел на нее, потом мягко сказал: «Хорошо», — и Джилл вдруг ощутила неловкость. И вообще, что она делает здесь, в комнате этого человека? Джилл знала ответ на этот вопрос. Она была отчаянно одинока. Ей очень нужен был кто-то, с кем она могла бы поговорить, она жаждала ощутить себя в кольце мужских рук, которые обнимали бы, ободряли ее и говорили ей, что все будет прекрасно. Как давно у нее не было ничего подобного! Она подумала о Дэвиде Кенионе, но то была иная жизнь, иной мир. Он так нужен был ей, что это лишение причиняло физическую
Джилл провела эту ночь с Аланом, а через несколько дней он переехал в ее квартирку.
Ей еще не приходилось встречать человека, который был столь же незакомплексован, как Алан Престон. Всегда добродушно-весел и расслаблен, он жил каждый день так, как получалось, совершенно не заботясь о дне завтрашнем. Когда Джилл заводила разговор на тему о его образе жизни, он говорил: «Эй, а ты помнишь „Рандеву в Самарре“? Если что-то должно случиться, то оно обязательно случится. Судьба сама тебя найдет. Нет смысла за ней гоняться».
После того как Джилл уходила на поиски работы, Алан обычно еще долго валялся в постели. Вернувшись, она заставала его сидящим в кресле: он либо читал, либо пил пиво с друзьями. Он не приносил в дом никаких денег.
— Дура ты, — сказала Джилл одна из подруг. — Он спит в твоей постели, ест твою пищу, пьет твое спиртное. Гони его к чертям.
Но Джилл не последовала этому совету.
Сейчас она впервые стала понимать Хэрриет.
Джилл теперь знала, почему ее приятельница так отчаянно цеплялась за мужчин, которых не любила, даже ненавидела.
Она боялась одиночества.
Джилл сидела без работы. До Рождества оставалось всего несколько дней, у нее закончились почти все деньги, а ей надо было обязательно послать матери рождественский подарок. Проблему решил Алан. Однажды утром он ушел из дому рано, не объяснив, куда идет. Вернувшись, он сказал Джилл:
— Для нас есть работа.
— Что за работа?
— Актерская, конечно. Мы ведь актеры, не так ли?
Джилл посмотрела на него с внезапно появившейся надеждой.
— Ты это серьезно?
— Разумеется, серьезно. Я встретил одного приятеля, он режиссер. Завтра начинает снимать картину. Там нашлись роли для нас обоих. Платит по сотне каждому за один день работы.
— Так это же замечательно! — воскликнула Джилл. — Сто долларов!
На эти деньги она сможет купить своей матери какой-нибудь красивой английской шерсти на зимнее пальто, да еще останется на хороший кожаный кошелек.
— Только фильм немного неприличный. Они его снимают в помещении за чьим-то гаражом.
Джилл пожала плечами:
— Что мы теряем? Это же роль.
Гараж находился в южной части Лос-Анджелеса, в районе, который за короткий срок из фешенебельного превратился в район, где обитали люди среднего достатка, а затем и вовсе пришел в упадок.
У двери их приветствовал смуглый человек невысокого роста. Пожав Алану руку, он радостно сказал:
— Ты пришел, дружище. Чудесно!
Затем повернулся к Джилл и одобрительно присвистнул.
— Ты не соврал, приятель. Она — девочка что надо!
Джилл, это Питер Терралио. Джилл Касл, — представил их друг другу Алан.
— Здравствуйте! — сказала Джилл.
— Пит — режиссер, — пояснил Алан.
— Режиссер, продюсер, главный мойщик бутылок, всего понемногу. Проходите.
Он провел их через пустой гараж в коридор, где когда-то размещались комнаты прислуги. Туда выходили двери двух спален. Дверь одной из них была открыта. Подходя к ней, она услышала голоса. Джилл заглянула внутрь и остановилась потрясенная, не веря тому, что увидела. На кровати, стоявшей посреди комнаты, лежали четыре обнаженных человека: один чернокожий мужчина, один мексиканец и две девушки — белая и чернокожая. Оператор налаживал освещение, а одна из девушек упражнялась на мексиканце в феллацио. Девушка остановилась на минуту, чтобы перевести дыхание, и воскликнула:
— Ну ты, палка, давай вставай!
Джилл почувствовала, что ей становится дурно. Она резко повернула к двери, хотела броситься назад по коридору, но у нее подогнулись колени. Алан обхватил ее рукой, чтобы поддержать.
— С тобой все в порядке?
Она не смогла ответить ему. У нее вдруг начала раскалываться голова, а в желудке появилась невыносимая резь.
— Подожди здесь, — приказал Алан.
Он вернулся через минуту с пузырьком красных пилюль и бутылкой водки. Вытряхнув две пилюли, протянул их Джилл.
— От них тебе станет лучше.
Джилл положила пилюли в рот; в голове у нее стучало.
— Запей вот этим, — велел ей Алан.
Она сделала так, как он сказал.
— На еще.
Алан дал ей еще одну пилюлю. Она проглотила ее с водкой.
— Тебе надо на минуту прилечь.
Он повел Джилл в пустую спальню, и она легла на кровать, двигаясь медленно-медленно. Пилюли начали действовать. Она почувствовала себя немного лучше. Горькая желчная отрыжка прекратилась.
Через пятнадцать минут головная боль стала проходить. Алан дал ей еще одну пилюлю. Джилл проглотила ее не задумываясь. Она сделала еще глоток водки. Какая же это благодать, когда проходит боль! Алан вел себя как-то странно — кружился вокруг кровати.
— Сядь спокойно, — сказала она.
— Я и сижу спокойно.
Джилл это показалось забавным, и она смеялась, пока слезы не покатились по ее лицу.
— Что… что это за таблетки?
— От головной боли, дорогуша.
Терралио заглянул в комнату и спросил:
— Как у нас дела? Все довольны?
— Вс… все довольны, — пробормотала Джилл.
Терралио посмотрел на Алана и кивнул.
— Пять минут, — произнес он и быстро ушел.
Алан наклонился над Джилл, стал гладить ее грудь и бедра, потом поднял юбку и просунул руку ей между ног. Это действовало чудесно-возбуждающе, и Джилл вдруг захотелось, чтобы он вошел в нее.