Незнакомец в зеркале
Шрифт:
— Послушай, малышка, — сказал Алан, — я не стал бы просить тебя сделать что-то плохое. Ты будешь просто заниматься любовью со мной. Мы ведь и так этим занимаемся, только сейчас нам за это платят. Двести долларов. И все деньги — твои.
Она покачала головой, но ей показалось, что на это ушла целая вечность.
— Я не могу этого делать, — произнесла она неразборчиво.
— Почему не можешь?
Ей пришлось сосредоточиться, чтобы вспомнить.
— Потому что я… я собираюсь стать кинозвездой. Нельзя сниматься в порнофильмах.
— А со мной потрахаться хочешь?
— Да!
Алан хотел что-то сказать, потом усмехнулся.
— Конечно, бэби. Я тоже тебя хочу. Пошли.
Он взял Джилл за руку и поднял ее с кровати. У нее было такое чувство, будто она летит.
Они прошли по коридору и остановились в дверях первой спальни.
— О'кей, — обрадовался Терралио, когда увидел их. — Оставляем мизансцену как есть. Вольем немного свежей крови.
— Простыни менять? — спросил кто-то.
— За каким хреном? Здесь не Эм-джи-эм.
Джилл вцепилась в Алана.
— Дэвид, здесь люди.
— Они сейчас уйдут, — успокоил ее Алан. — Вот, возьми.
Он вынул еще одну пилюлю и дал ее Джилл. Потом поднес к ее губам бутылку с водкой, и она проглотила пилюлю. С этого момента все стало происходить в каком-то тумане. Дэвид раздевал ее, говоря что-то успокаивающее. Потом она оказалась с ним на кровати. Своим обнаженным телом он придвинулся совсем близко к ней. Вспыхнул яркий свет, ослепляя ее.
— Возьми это в рот, — произнес голос Дэвида.
— О да, да!
Она нежно погладила это и хотела взять в рот, но кто-то в комнате что-то сказал, и Дэвид отодвинулся от нее, так что Джилл оказалась лицом к свету и зажмурилась от нестерпимой яркости. Она почувствовала, как ее опрокинули на спину, как потом Дэвид вошел в нее и стал любить ее, и одновременно его пенис был у нее во рту. Она так любит Дэвида! Свет и доносившиеся откуда-то разговоры мешали ей. Джилл хотела сказать Дэвиду, чтобы он убрал их, но была в каком-то бредовом экстазе, оргазм за оргазмом сотрясали ее тело, пока ей не стало казаться, что оно вот-вот разорвется на части. Дэвид любит ее, а не Сисси, он вернулся к ней, и они поженились. Они проводят такой чудесный медовый месяц.
— Дэвид… — стонала она.
Джилл открыла глаза и увидела над собой мексиканца, который проводил языком вдоль ее тела. Она хотела спросить его, где Дэвид, но не могла произнести ни слова. Она закрыла глаза, а мексиканец стал проделывать восхитительные вещи с ее телом. Когда Джилл снова открыла глаза, то мужчина каким-то образом превратился в женщину с длинными рыжими волосами и большими грудями, которые елозили по животу Джилл. Потом эта женщина стала ласкать ее языком, Джилл закрыла глаза и провалилась в беспамятство.
Двое мужчин стояли и смотрели на лежащую на кровати фигуру.
— С ней все будет в порядке? — спросил Терралио.
— Конечно, — заверил Алан.
— Ты действительно умеешь их находить, — восхищенно сказал Терралио. — Она просто потрясающая. Лучше у меня еще не было.
— Рад это слышать, — ответил Алан и протянул руку.
Терралио вытащил из кармана толстую пачку банкнот и отделил две из них.
— Вот возьми. Не хочешь зайти к нам на небольшой рождественский обед? Стелла будет рада тебя видеть.
— Не могу, — сказал Алан. — Провожу Рождество с женой и детьми. Улетаю ближайшим рейсом во Флориду.
— Чертовски клевая выйдет на этот раз картина, — кивнул Терралио на лежащую без чувств девушку. — Как бы ее назвать в титрах?
Алан усмехнулся.
— А почему бы не взять ее настоящее имя? Жозефина Чински. Когда картина пойдет в Одессе, то доставит всем ее друзьям истинное наслаждение.
23
Все ложь и обман! Время — это никакой не друг, врачующий все раны; время — это враг, уродующий и убивающий молодость.
Времена года сменяли друг друга, и каждый сезон приносил новый «урожай продукции» для Голливуда. Конкуренты прибывали на попутных машинах, мотоциклах, поездах и самолетах. Все они были восемнадцатилетние, длинноногие и гибкие, со свежими молодыми лицами и белозубыми улыбками, которые не нуждались в коронках. И с появлением каждого нового «урожая» Джилл становилась на год старше. Шел 1964 год, ей исполнилось двадцать пять лет.
Сначала случай со съемками порнографического фильма не на шутку испугал Джилл. Она жила в страхе, что какой-нибудь режиссер узнает об этом и занесет ее в черный список. Но проходили недели, потом месяцы, и Джилл постепенно перестала бояться. Но она изменилась. Каждый проходящий год оставлял на ней свой отпечаток, налет жестокости — что-то вроде годовых колец дерева. Она начала ненавидеть всех тех людей, которые не хотели дать ей шанс играть, людей, дававших обещания, которые они никогда не исполняли.
Джилл поменяла уже много мест с монотонной, неблагодарной работой. Она работала секретарем и регистратором, поварихой в буфете и приходящей няней, натурщицей и официанткой, телефонисткой и продавщицей, — и все в ожидании «вызова».
Но «вызова» по-прежнему не было. И Джилл все больше ожесточилась. Время от времени ей перепадали немые роли или роли, состоящие из единственной фразы, но дальше этого дело не шло. Она подходила к зеркалу и читала там послание Времени: «Торопись!» Смотреть на свое отражение — все равно что оглядываться на пласты прошлого. Это была все та же молодая девушка, которая приехала в Голливуд семь бесконечных лет тому назад. Но уже различимы стали мелкие морщинки в уголках глаз и более глубокие линии шли от крыльев носа к подбородку как предупредительные сигналы убегающего времени и несхваченного успеха, как памятные отметины всех бесчисленных и печальных маленьких поражений. «торопись, Джилл, торопись!»
И именно поэтому, когда Фред Каппер, восемнадцатилетний помощник режиссера у «Фокса», сказал Джилл, что даст ей хорошую роль, если она согласится переспать с ним, она решила, что уже пора говорить «да».
Она встретилась с Фредом Каппером на студии во время его перерыва на ленч.
— У меня всего полчаса, — предупредил он. — Дай-ка подумать, где мы можем ненадолго уединиться.
Он с минуту постоял, нахмурив брови и глубоко задумавшись, потом просиял:
— В дубляжную. Пошли.