Незримые твари
Шрифт:
У моей медицинской страховки был пожизненный потолок в два миллиона долларов, а все лето счетчик бежал и бежал.
Ни у кого в бюро социального обслуживания не хватило бы смелости перевести меня Бог знает куда.
Упрашивая меня по телефону, Эви сказала, что забронировала билет на самолет. Она улетала в Кэнкан на съемки для каталога, поэтому не могла бы я, пожалуйста, последить за ее домом?
Когда она меня подобрала, пишу на дощечке:
"это что, мой топик? ты же его растянешь".
– Тебе придется только кормить кота, вот и все, - отвечает Эви.
"мне не нравится торчать одной
– "не знаю, как ты сама можешь там жить".
Эви возражает:
– Ты не одна, если под кроватью у тебя есть ружье.
Пишу:
"знаю девчонок, которые так говорят про свои вибраторы".
А Эви отвечает:
– Фу! Ничего такого я с ружьем не делаю!
* * *
И вот, переключимся на то, что Эви улетела в Кэнкан, в Мексику, и когда я лезу заглянуть под кровать, там лежит ружье "тридцать-ноль" и подзорка. В шкафах - то, что когда-то было моими вещами: все растянуто, замучено до смерти, и болтается трупами на проволочных тремпелях.
Потом переключимся на меня в кровати Эви этой же ночью. Уже полночь. Ветер поднимает спальные занавески: кружевные занавески, - и кот прыгает на подоконник, чтобы глянуть, кто только что подтянулся к нам по гравию подъездной дорожки. Позади него звезды, и кот оглядывается на меня. Слышно, как внизу бьется стекло в окне.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Перенесемся назад, в последнее Рождество перед происшествием, когда я прихожу домой, чтобы открыть подарки в компании предков. Предки каждый год наряжают одну и ту же искусственную елку, шершаво-зеленую, производящую тот самый горячий пластмассовый запах, от которого болит и кружится голова, если гирлянды проработают слишком долго. Елка вся сказочно искрится, увешанная нашими красными и золотыми стеклянными украшениями, и теми прядями серебряного пластика, напитавшегося статическим электричеством, которые называются "дождик". Наверху елки все тот же облезлый ангел с кукольным резиновым личиком. Его накидка, как и волосы ангела, из той самой стекловаты, что проникает под кожу и вызывает зудящую сыпь, если прикоснуться к ней хоть разок. На магнитофоне все тот же рождественский альбом Перри Комо. Лицо у меня пока на месте, поэтому я еще не была в такой конфронтации с распеванием рождественских гимнов.
Мой братец Шейн по-прежнему мертв, поэтому я и не мечтаю получать никакого внимания, просто хочу спокойно встретить Рождество. К этому времени мой парень Манус бесился из-за того, что терял работу в полиции, и нужно мне было лишь одно: пару деньков вне сцены. Мы переговорили: мама, папа и я, - и решили не покупать больших подарков друг другу в нынешнем году. Разве только какие-нибудь мелкие подарочки, сказали предки, просто чтобы в носок положить.
Перри Комо поет "Похоже, Рождество все ближе".
Красные шерстяные носки, которые мама сшила для нас обоих, для меня и для Шейна, висят над камином, на каждом из них по красной шерсти выведены наши имена, сверху вниз, причудливыми буквами из белой шерсти. Каждый топорщится от напиханных внутрь подарков. Сейчас рождественское утро, и все мы сидим вокруг елки, отец уже держит наготове перочинный
– Прежде чем доставать вещи, всю оберточную бумагу сюда, а не куда попало.
Мама с папой сидят в креслах. Я уселась на полу у камина, передо мной висят носки. Эта сцена всегда бывает так обставлена. Они сидят с чашками кофе, склонившись в мою сторону, наблюдая мою реакцию. Я сижу на полу по-турецки. Все мы еще в халатах и пижамах.
Перри Комо поет "Я буду дома в Рождество".
Первая штука, которую я вытаскиваю из носка, - маленький набитый медвежонок-коала, тот, что цепляется на карандаш или ручку, обхватывая ее лапами со встроенными пружинками. Вот за кого предки меня держат. Мама вручает мне горячий шоколад в кружке, с плавающими сверху миниатюрными зефиринками. Говорю:
– Спасибо.
Под маленьким коалой лежит коробок, вынимаю его.
Предки прекращают все дела, склоняются над чашками кофе и молча наблюдают за мной.
Перри Комо поет "О, сюда, все верующие!"
В коробочке презервативы.
Сидя у мерцающей волшебной рождественской елки, отец говорит:
– Мы не знаем, сколько партнеров у тебя бывает за год, но нам хочется, чтобы ты вела надежную игру.
Заталкиваю презервативы в карман халата и смотрю, опустив голову, на тающие миниатюрные зефиринки. Повторяю:
– Спасибо.
– Они из латекса, - говорит мама.
– Для секса тебе нужно использовать только лубрикаты на водяной основе. Это если в твоем возрасте вообще нужны лубрикаты. Никакого вазелина, талька или всякой там жидкой косметики.
Она продолжает:
– Мы не брали тебе те, что делаются из овечьего кишечника, потому что в них бывают крошечные поры, которые могут пропустить ВИЧ.
Дальше в моем носке еще одна маленькая коробочка. В ней еще презервативы. Цвет на коробочке помечен как "Бесцветные". Это, по-моему, чересчур. Рядом надпись гласит: без вкуса и запаха.
Ох, я сейчас могу столько наговорить насчет "без вкуса".
– Исследование, - рассказывает отец.
– Телефонный опрос, проведенный среди гетеросексуалов в городских зонах с повышенным уровнем заражения ВИЧ, показал, что тридцать пять процентов людей считает неудобным покупать презервативы для себя самих.
А получить их от Санта-Клауса - лучше?
– Ясно, - говорю.
– Дело не только в СПИДе, - рассказывает мама.
– Есть гонорея. Есть сифилис. Есть вирус папилломы человека. Это бородавки в области гениталий, - объясняет она.
– Известно ли тебе, что презерватив следует надевать на пенис сразу после эрекции?
Она говорит:
– Мне повезло раздобыть бананов во внесезонье, на тот случай, если тебе нужно попрактиковаться.
Это ловушка. Если я скажу - "А, да, я постоянно накатываю резинки на всякие свежие стояки", то папа прочитает мне лекцию на тему шлюх. Ну а если скажу им "Нет" - то весь рождественский день мы будем тренироваться предохранять меня от фруктов.
Папа произносит:
– Кроме СПИДа, есть масса других вещей, - он продолжает.
– Есть еще штамм II герпесвируса, его симптомы включают в себя мелкие волдыри, которые болят и лопаются у тебя в гениталиях, - он смотрит на маму.