Незримые твари
Шрифт:
– Боли в теле, - подсказывает она.
– Да, у тебя появляются боли в теле, - продолжает он.
– И температура. Начинается вагинальное расстройство. Становится больно мочиться, - он смотрит на маму.
Перри Комо поет "Санта-Клаус приходит в город".
Под новой коробкой презервативов следующая коробочка презервативов. Боже, да трех коробочек мне хватит аж до климакса.
Переключимся на то, как мне охота, чтобы сейчас братец был жив, и чтобы я могла тут же убить его за испорченное Рождество. Перри Комо поет "Вверху на крыше".
– Есть гепатит-Б, -
– Что там дальше?
– Хламида, - подсказывает отец.
– И лимфогранулома.
– Да, - говорит мама.
– И слизисто-гнойный цервицит, и негонококковый уретрит.
Папа смотрит на маму и возражает:
– Но эти обычно вызываются аллергией на латекс презерватива или на спермицид.
Мама отпивает кофе. Разглядывает руки, в которых прячет чашку, потом поднимает взгляд на меня, сидящую неподалеку.
– Твой отец пытается сказать, - говорит она.
– Что мы осознаем, как допустили несколько ошибок в отношении твоего брата, - добавляет.
– Мы всего лишь хотим, чтобы ты была вне опасности.
В носке четвертая коробка презервативов. Перри Комо поет "Пришло оно с ясных полуночных небес". Надпись на коробке гласит: "...надежные и прочные, подходят даже для продолжительного анального акта..."
– Бывает ингвинальная гранулома, - рассказывает отец матери.
– И бактериальный вагиноз, - открывает ладонь и считает на пальцах, потом считает еще раз, потом говорит:
– Бывает контагиальный моллюск.
Некоторые презервативы белого цвета. Некоторые разноцветные. Некоторые с рифлением и наощупь словно зазубренные хлебные ножи, вроде того. Некоторые сверхбольших размеров. Некоторые светятся в темноте. Это льстит до безобразия. Предки, наверное, считают, что я пользуюсь огромным спросом.
Перри Комо поет "Явись, явись, о Эммануил".
– Мы не хотим тебя пугать, - говорит мама.
– Но ты молода. Мы же не можем ожидать, что ночами ты будешь сидеть дома.
– Кстати, если ты когда-то не могла уснуть, - подхватывает отец.
– Это могут оказаться острицы.
Мама говорит:
– Мы просто не хотим, чтобы ты кончила как твой брат, только и всего.
Мой братец мертв, но он по-прежнему получает полный подарков носок, и можно ручаться, что там не резинки. Он мертв, но можно ручаться, что сейчас он ржет до упаду.
– У остриц, - рассказывает отец.
– Самки мигрируют в околоанальную зону прямой кишки и всю ночь откладывают яйца, - он продолжает.
– Если подозреваешь у себя глистов, лучший способ проверить - это прижать чистую липкую ленту к внутренней стороне прямой кишки, а потом посмотреть на нее через увеличительное стекло. Глисты должны быть длиной примерно в четверть дюйма.
Мама говорит:
– Боб, хватит.
Папа склоняется ко мне и поясняет:
– Десять процентов мужчин в нашей стране могут дать тебе таких глистов, - говорит.
– Просто запомни.
Почти все в моем носке - презервативы: в коробочках, в маленьких золотых круглых упаковках, в длинных полосах по сотне с перфорацией по линии отрыва. Единственные
Перри Комо поет "Сходим с ума в Рождество".
Смотрю на носок Шейна, который по-прежнему топорщится от подарков, и спрашиваю:
– А Шейну вы, ребята, что купили?
Если там презервативы, то уже поздновато.
Мама и папа смотрят друг на друга. Папа говорит маме:
– Скажи ей ты.
– Там подарок брату от тебя, - говорит мама.
– Возьми и посмотри.
Переключимся на то, что сейчас я смущена, как не знаю кто.
Дайте мне ясность. Дайте мне смысл. Дайте мне ответы.
Вспышка!
Лезу отвязать носок Шейна с полки, а внутри он набит смятой тисненой бумагой.
– Копай поглубже, - говорит папа.
Внутри обернутый в салфетки запечатанный конверт.
– Открой, - говорит мама.
Внутри конверта - отпечатанное письмо, подписанное сверху словами "Спасибо Вам".
– На самом деле это подарок обоим нашим детям, - говорит папа.
Поверить не могу в то, что читаю.
– Вместо того, чтобы покупать тебе большой подарок, - говорит мама.
– Мы сделали пожертвование в Фонд исследований СПИДа.
Достаю из носка второе письмо.
– И вот, - говорит папа.
– Подарок от Шейна тебе.
Так, это уже слишком.
Перри Комо поет "Я видел, как мамочка целует Санта-Клауса".
Говорю:
– Мой заботливый мертвый братец, как же - как же, он так печется об окружающих, - говорю.
– Зря он так. Правда, честное слово, зря он так утруждался. Ему бы, пожалуй, довольно бороться и вертеться где-то поблизости, а стоит взять да и принять смерть как факт. Занялся бы лучше, не знаю, реинкарнацией, - говорю.
– Его попытки до сих пор казаться живым - это нездорово.
Внутри вся просто буйствую. Что я хотела получить в нынешнем году - так это новую сумочку "Прада". Я не виновата, что какой-то баллон с лаком для волос взорвался Шейну в лицо. Бах, - и он ввалился в дверь с начинающим уже синеть и темнеть лбом. За все время долгой поездки в больницу, пока один глаз у него заплывал наглухо, а лицо вокруг продолжало набухать и набухать из-за кучи вен, порвавшихся и кровоточащих под кожу, - за все время Шейн не проронил ни слова.
Я не виновата, что как только ребята из сферы социального обслуживания увидели разок лицо Шейна, они сразу обеими ногами стали на горло моему отцу. Подозрение в издевательстве над ребенком. Преступная небрежность. Вмешательство в дела семьи. Я не виновата ни в чем из этого. В полицейском дознании. В следователе, который шлялся вокруг да около и опрашивал наших соседей, наших друзей по школе, учителей, пока все знакомые семьи не стали обращаться ко мне в духе "ах ты наша смелая бедняжечка".