Незваный гость
Шрифт:
Сглотнув горькую слюну, я спросила:
— Оружие обнаружил?
— Нет.
— Следы борьбы, кроме постельного беспорядка?
— Присутствуют. Туалетный столик сдвинут, пуфик на боку, угол ковра завернут. Шума никакого слуги не слышали или внимания не обратили. Барыня грузная была, неловкая, мебелью громыхала часто.
— Муж ее где?
— Его с позавчерашнего дня никто из слуг не видел.
— Что-нибудь странное?
Грегори ухмыльнулся.
— На лицо покойницы дохлую белку положили. То есть я эту падаль уже на подушке
— Это же моя белка! — ахнула я.
— Прости?
— Помнишь, я говорила, что заместо саквояжа трупик звериный положила?
— Теперь вспомнил, — протянул Волков. — Однако это меняет дело.
Григорий Ильич подошел к двери, запер ее, вернувшись к столу, на место не сел, наклонился ко мне.
— Получается, некто своих денег не нашел, озлился и к Чиковой за ними отправился?
— Почему к ней? Она в деле была? Не муж ее, а она?
— Либо не Мишкина, а она? — Грегори явно дразнился.
— Тогда подозреваемых двое? Чиков и мадам?
— Это бандерша.
— Почему ты так уверен?
— Потому, Гелечка, что Сергей Павлович этого сделать никак не мог.
— Его с бала никто не видел!
— Слуги не видели, но, например, Мишка твой Степанов видел, но под маской чулочной не опознал.
Нет, все-таки мы с Грегори родственные души, вон как тоже театральные эффекты обожает. Пришлось восторженную публику изображать, глаза пучить, бровями шевелить.
— Господин Чиков, а точнее, его труп бездыханный, лежал с позапрошлой ночи в погребе дома на соседней с Архиерейской улице. А нынче, доставленный по моему приказанию младшим чином Степановым, находится в приказной мертвецкой.
Если Волков ждал аплодисментов, то не дождался.
— Какая же ты скотина!
— Что за вокабуляр, Евангелина Романовна? Стыдитесь.
— Ты его догнал все-таки? Догнал, а мне сказал, что не удалось.
— Я должен был во всеуслышание заявить, что мальчишка до смерти человека пристрелил? Ты воображаешь, какой вред душевному здоровью ребенка был бы нанесен?
— А мне потихоньку?
— Чтоб ты немедленно поскакала труп осматривать? Чтоб Мишка все понял?
Недовольно посопев, я признала правоту собеседника.
— Прости, погорячилась. Можешь меня в ответку как-нибудь обозвать, обещаю не обижаться.
— Рыжая идиотка.
— Не обиделась. Квиты. Когда ты Чикова догнал, он уже помер?
— Хрипел в агонии. Одна пуля в плечо попала, другая в живот. Откуда только на беготню сил нашел!
— От опия, — сказала я уверенно. — Он и боли, верно, не ощущал.
— Пожалуй. Хочешь труп осмотреть?
— А то я трупов не видела, — отмахнулась я с фальшивым высокомерием. — Твоему заключению доверяю. А смотри, как ладно получилось. Бобруйский велел следы подчистить, и Чиков немедля к гадалке явился. Значит, правильно я предполагала — он подручный и есть.
— Умница! — Волков чмокнул меня в нос до того, как я успела отшатнуться. —
— То-то в управе пусто, недостача у вас с работниками, господин пристав, — подпустила я шпильку. — Упустят. Тем более у Мишкиной фора была. Что застава говорит? Уезжала мадам из города?
— Нет, санки у нее приметные, одноместные беговые, на них внимание бы обратили.
— Она пешком выйти могла. Ярмарка же, многолюдие. По уму, нам человек сорок на прочесывание снарядить надобно. Мишкина, скорее всего, в толпе затеряться пробует, чтоб вечером к торговцам отъезжающим прибиться, или у знакомых схоронилась.
Григорий Ильич пожал плечами:
— Знакомые не приютят, она ведь не просто человека убила, а важную городскую чиновницу.
— Блатные?
— За такое не впишутся, — сказал Волков с сомнением и, подойдя к вешалке, взял мою шубу. — Проверим.
— Куда? — скользнула я в рукава.
— Корольку местному визит нанесем.
Приказ мы оставили на городового. Сколько у нас Мишкину ищут? Человек пятнадцать всего. Мало.
— А давай-ка, Григорий Ильич, прежде в приют заглянем!
— Как пожелаешь. — Волков предложил руку, я приняла. — За мальчишек тревожишься?
— И за девчонок. Видишь, ни одного карманника в торговых рядах и нищих на паперти негусто.
Богадельня располагалась неподалеку от храма и была двухэтажным темным доминою с решетками на окнах.
«На тюрьму похоже», — решила я, пока Грегори колотил в дверь. На стук никто не выглянул.
— Черный ход еще быть должен. Попробуем там?
Но тут дверь отворилась. Пацаненок в наброшенном на плечи одеяле посмотрел удивленно на чиновничьи мундиры.
— Здрасьге.
— К начальству веди, — сказала я строго. — Зовут как?
— Так нет никого… — начал мальчишка, но мы с Грегори уже вошли в темный вестибюль. — Митькой кличут.
Вестибюль был парадный, пол отделан мраморной плиткой, стены украшала лепнина, у мраморной же лестницы стояла огромная ваза в два, не меньше, человеческих роста. Люстра выпирала из потолка наподобие чудовищного созревшего фурункула.
— А меня Евангелиной Романовной, а это — пристав Григорий Ильич Волков.
Дмитрию было лет десять, голодных, грязных и вшивых лет.
— Тетенька Евграфьелина, — протянул пацан, — а правду говорят, что барыня того, преставилась?
— Правду.
— Совсем?
Я кивнула. Митька подпрыгнул.
— Побегу наших обрадовать, скажу, точно-преточно, совсем-пресовсем!
— Обожди, — придержала я его за край одеяла. — Хоть кто-то из взрослых с вами есть?
— Никого. С утра разбежались все, и классные дамы, и охранники, кухарка последней ушла, харчи с кухни на сани сгрузила и тю-тю. Да сами посмотрите. Там, — он махнул рукой на лестницу, — кабинеты начальственные и классы, пусто.