Ни дня без победы! Повесть о маршале Говорове
Шрифт:
— Комиссаром в отряде Народного ополчения от Балтийского судостроительного завода, — сказал Никаноров.
— Будете теперь представителем Народного ополчения при штабе фронта, — сказал Говоров. — Ваша задача: осуществление непосредственной связи и полная информация штаба об отрядах Народного ополчения. В каких чинах гражданскую войну закончили, Егор Ильич?
— В таких, в каких вы начинали: взводным командиром.
— А потом?
— Поехал в Ленинград, поступил на Балтийский завод слесарем, стал строить корабли. Думал, с вами встречусь. Вы ведь на кораблестроителя хотели учиться?
— Хотел… Да жизнь приказала иначе. Женат, Егор Ильич?
— Да, семейный, — кивнул Никаноров. — Жена по административной части работает. Сын Костя — командир во флоте. До заместителя начальника цеха дорос, — улыбнулся Никаноров, — институт заочно окончил, совпартшколу. Как война началась, пошёл в ополчение. В армию по ранениям не взяли. А вы, Леонид Александрович, Москву отстаивали?
— Отстояли Москву. Тяжело было… Но у вас тут было ещё труднее.
— Да, блокада… — проговорил Никаноров. — С восьмого сентября сорок первого года в кольце. Совсем отрезаны от страны. Сколько на город брошено бомб и снарядов, это же подсчитать немыслимо! С южной стороны давят немцы, с севера финны. Между нами только кусок Ладожского озера в тридцать пять километров шириной.
— Единственная дорога, по которой город снабжается питанием для людей, оружием и боеприпасами, — отозвался Говоров.
— Если бы не она, все два с половиной миллиона ленинградцев уже умерли бы от голода… «Дорога жизни», как сказала наша поэтесса Ольга Берггольц. Она же и «дорога смерти». Враг постоянно её обстреливает, потому что знает: если прервать эту ниточку, город задохнётся. Там всё время свистят снаряды, ежедневно налетают бомбардировщики.
— Скоро будет у нас дорога пошире, — сказал Говоров.
— Готовите прорыв блокады, товарищ командующий? — встрепенулся комиссар Никаноров.
— Об этом постоянно и думаю, — сказал Говоров.
— Понятно! Очень обрадовали, Леонид Александрович. А когда? То есть простите, товарищ командующий фронтом, — смутился от своего невольного вопроса Никаноров. — Знаю, что это строжайшая тайна.
— Могу ответить, — улыбнулся Говоров. — Тогда, когда фронт будет готов.
— Значит, скоро, — улыбнулся в ответ Никаноров. — Что скрывать, здорово вы нас подтянули за восемь месяцев своего командования. Людей не узнать, насколько глубже стали понимать войну.
— А как же иначе?
— Сперва было иначе: шапками закидаем! Народом навалимся, никакие танки не устоят…
— Сейчас не гражданская война, Егор Ильич, — сказал Говоров. — Народ, конечно, главная сила, но без техники много его поляжет на полях сражений. А без строгой дисциплины ещё и того больше…
— Сперва не все это понимали, — отозвался Егор Ильич. — Считали вас слишком требовательным, придирой, скупым на доброе слово и щедрым на выговоры. Боялись, что скрывать.
— Разве я груб с подчинёнными? — спросил Говоров.
— Ну, как можно. Я ещё по гражданской помню, что самое страшное ваше ругательство: бездельник. Но вы это слово так произносите, что человек мигом все свои ошибки и проступки вспоминает. Услышать его от вас тяжелее, чем от другого командира шестнадцать этажей виртуозной брани.
— Немножко побаиваться командующего, конечно, не вредно для военного человека, — усмехнулся Говоров. — Но надеюсь, что теперь меня поняли.
— Теперь понимают, — согласился Никаноров. — Поняли, что на войне нет не важных дел, нет мелочей. Из малых величин складывается крупная сила. Каждую минуту и каждую пулю надо использовать для дела победы. Знаете, Леонид Александрович, сейчас командиры считают неряшливую работу таким же персональным неприличием, как небритость или грязь на мундире.
— То-то мне всё реже приходится произносить «бездельника», — сказал Говоров. — А блокаду мы скоро прорвём, не сомневайтесь.
Этот разговор происходил в декабре. Тогда Говоров почти полностью обдумал ударную операцию, которая круто повернёт ход событий на Ленинградском фронте.
Осталось продумать детали наступления. Необходимо было учесть все так называемые мелочи. Совещались генералы и о таких вещах, которые раньше не пришли бы в голову. На военном совете обсуждали вопрос: кричать бойцам «ура!», когда побегут через Неву в наступление по льду, или молчать? Врачи сказали, что на морозе «ура!» сорвёт бойцам дыхание, отнимет силы.
Но нельзя же идти в атаку молча!
Было принято решение, чтобы сводный оркестр фронта играл гимн «Интернационал».
Наступило утро 12 января 1943 года.
Огромный оркестр построился на правом берегу Невы, по центру полосы наступления.
Грохот артиллерийской подготовки разодрал стынь морозного воздуха. Две тысячи орудий и миномётов били по переднему краю фашистов. Там у них было три линии траншей, густые заросли проволочных заграждений, множество огневых точек, а высокий берег они облили водой и превратили в ледяной откос. Леонид Александрович припомнил бой на берегу Васюгана. Колчаковцы тоже облили берег водой, понадеялись, что на такой каток никакой солдат не взберётся.
Командующий приказал нескольким батареям бить в упор по ледяному насту, и от него не осталось ровного местечка.
Канонада гремела два часа.
Потом на несколько секунд наступила оглушительная тишина, от которой заболели привыкшие к грохоту уши бойцов.
Вдруг дала общий залп наша реактивная артиллерия.
И тогда заиграл оркестр.
Могучая музыка старого гимна коммунистов была слышна за много километров. Враги опешили в своих траншеях, не понимая: зачем раздаётся над полем битвы торжественная мелодия. Наши солдаты побежали по льду, и через шесть минут бой завязался уже в траншеях фашистов. Первые траншеи, в которых гитлеровцы жили полтора года и привыкли считать неприступными, были захвачены.