Ни живые, ни мёртвые
Шрифт:
— Рэбэнус, конечно, большой шишкой был в прошлом, но не думаю, что он многих убивал и был таким злодеем, как его считают, — слегка раздражённо фыркнул Джейсон, хотя я подозревала, что он не верил в собственные слова. — Иначе бы мы не учились в замке, в котором жил он.
— Но ты ведь сам знаешь..! — неожиданно рьяно возмутился Хилари. — Наши предки, род Коллеров, они же...
— Это уже слишком, — Джейсон вдруг резко прекратил болтовню брата, взял того за руку и быстрее увёл от меня. — Не беспокойся, Равенна, ещё увидимся!
И размахивая на прощание рукой, он скрылся с Хилари за углом. Я остановилась в непонимании произошедшего.
А это любопытно.
Я не имела каких-либо «рычагов» давления на Джейсона, но история его предков могла бы мне в этом очень даже помочь. Хотя я в этом сильно и не нуждалась: мало кто знал, что общалась с ним, а кто знал, то говорила, что мы с ним вместе спали. И это было действительно так, вот только случалось слишком уж редко: то его родители дома, то мои, то ещё что-то. Не встречались, не любили — уж я-то точно — просто были опорой друг для друга. Но меня раздражало, что я была зависима от Джейсона больше, чем он от меня: я видела в нём свет, исцелялась морально и при этом удовлетворяла свои физические потребности. А я ему для чего? Нюйва видит, я могла напридумать, что Джейсон не так добр и чист на самом деле, что он опозорит меня на весь институт. И хотя вряд ли такой вариант возможен, но... иметь туз в рукаве никогда не бывает лишним. Особенно если он связан с Рэбэнусом Донованом.
Я зашла в узкий переулок между двумя невысокими домами, ведь так можно было быстрее дойти до дома. Взгляд скользнул по кирпичный стене, где с помощью болончика была сделана какая-то надпись...
Я замерла.
Нет, это не граффити. Это кровь.
А написано...
«РЭБЭНУС ЖИВ!»
_______________
? По-другому река Амур.
? Добрый день, дамы (франц.)
? Тогда до свидания (франц. )
IV: Ни тень, ни свет
Умный тот, кто нарушает правила и всё-таки остаётся жив. Джордж Оруэлл
— Извинись перед Мэри.
Канг встретил меня в коридоре, как только я вошла в наш небольшой двухэтажный домик. После поднявшегося холодного ветра в помещении казалось совсем тепло, снежинки тут же начали таять на шерстяной ткани пальто. Но внутри образовалась привычная корка льда — после вполне приятной беседы с Джейсоном совершенно не хотелось с кем-либо спорить и вообще разговаривать. А тут Канг, да ещё и с вечной просьбой перед кем-нибудь мне извиниться. Терпеть не могу его сочувствие людям.
— Я не хочу этого делать.
Раздражение было в каждом моём движении: когда я кинула свою сумку, снимала пальто и расстёгивала сапоги. Об утренней ссоре с матушкой я уже почти забыла, а Канг так не вовремя о ней напомнил. Слишком много новых мыслей роилось в голове, такое большое количество энергии бурлило в крови — хотелось что-то изучить, сделать, срочно сшить. А тут это, Аоинь бы всех побрал. И сожрал бы заодно?.
— Извинись перед ней, — не отступал мужчина, преградив мне дорогу.
Да что за день сегодня такой, что мне все не дают пройти?!
— Нет.
Я даже не пыталась пробраться мимо него, но Канг всё равно дёрнулся.
— Извинись перед Мэри, — в третий раз повторил он всё тем же строго-просящим тоном.
— Я не сказала ничего лишнего, не оскорбила, ничего не сделала, — я чувствовала себя школьницей, оправдывающейся перед директором, и это злило ещё больше. — Я не виновата, что Мэри из-за своих психических отклонений так сильно на меня обижается. Пусть идёт к врачу, раз я ей не нравлюсь.
Лицо сморщилось словно от пощёчины, в тёмных глазах на секунду блеснула влага, пальцы нервно прошлись по коротким чёрным волосам — Канг стойко держался после моей нападки, но боль давила на него изнутри. Будь у него другой характер, он бы накричал на меня, быть может, даже ударил, унизил, упорно защищал бы честь своей жены. Но он не мог напасть в ответ, ведь любил меня так же сильно, как и Мэри. Хотя веских причин этой любви я не нашла. Возможно, Канг просто сам по себе хороший и как человек, и как отец.
Вот только он мне всё равно не родной.
— Мэри многое пережила, — заговорил он спокойно, нежным взглядом пройдясь по мне. — Голод, нищенство, несправедливость, потери, переезды. У неё был долгий путь, полный страданий и горя. Я знаю, ты не найдёшь в себе сострадания к Мэри. Но найди хотя бы капельку доброты, чтобы извиниться.
Доброты...
А в голове — звонкий голос Джейсона, разговоры о морали, обещание прошлому... Я не дала денег нищему и не сделала за весь день ни одного доброго поступка, но сейчас могла исправить это хотя бы раскаянием. Напускным, невольным, бесполезным, но всё же носящим светлый посыл. Конечно, Канг, как и никто другой кроме Джейсона, не знал о моей затеи стать лучше, поэтому вряд ли догадается, отчего же я так быстро согласилась извиниться перед Мэри сегодня. Ведь подобные разговоры случались уже не раз.
Как и всё в этом доме.
— Где она?
Канг облегчённо выдохнул.
— Наверху, развешивает бельё.
Кивнув, я начала тяжело подниматься по лестнице словно с цепью на шее. Усталость внезапно навалилась на плечи, и я вспомнила все те дни, когда приходила ещё в Чэнду со школы домой, убитая после учёбы, тренировок и всеобщего внимания. Тогда я поняла, что внешний мир людей мало чем отличался от жестоких детей в приюте. Те не замечали моих слёз, а взрослые — как я валилась с ног и насколько оказывалась истощена внутри. Окружающие вообще редко понимали, что если ты утром шутил шутки, днём проводил с компанией время, то вечером ты не так же весел. Это не означало, что, приходя домой, ты потом не лежал полчаса в полной прострации и не смотрел в потолок, не понимая, куда себя девать.
Хотя людям, в принципе, зачастую вообще нет дела, что там внутри тебя происходило. Главное, чтобы ты вовремя отдавал им то, что от тебя требовалось.
Даже если всего себя.
Даже если от тебя ничего не останется.
Даже если...
Недовольный взгляд Мэри остановил от падения в пропасть мысли. Только зашла в комнату, а матушка уже не рада меня видеть. Хотя, пожалуй, ей просто не понравился мой яркий наряд. Порой я задавалась вопросом, отчего Мэри так не любила моё хобби, а потом вспоминала, что та не любила вообще что-либо связанное со мной. Вульгарность, открытость, дерзость — это читалось в каждой нитке, в замысловатых узорах, во всех моих костюмах. А для Мэри, столь отчуждённого от мира человека, просто не суждено понять одноклеточным мозгом всю красоту вещей.