Ничего, кроме нас
Шрифт:
– Но я ей не нравлюсь.
Молчание Питера говорило о многом. И он это понимал.
– Что я могу сказать? Она умная и образованная женщина, все при ней, но вот в чем проблема: она ненавидит свою жизнь и себя в этой жизни. А ты ведь ее дочь… в общем, тебе повезло принять на себя главный удар. Потому что в тебе она видит воплощение всего того, что могла бы иметь она.
– Это что, например?
– Например, возможности.
– Маме даже пятидесяти нет. У нее еще есть время.
– Да, но тут тоже проблема: мама сама себе ставит преграды. Не позволяет себе двигаться вперед. Ей бы работать, строить карьеру. Ей бы вернуться в Нью-Йорк. А что произойдет после того, как в сентябре ты упорхнешь из гнезда? Она продолжит сидеть на месте и не подумает покончить со всем тем, что
– Точно так же, как папа выливает свое на тебя?
– И на Адама.
– Но Адамом он может управлять. А тобой не может. Поэтому все время тебя и покусывает. Тебе же до сих пор хочется нравиться отцу, правда? А его проблема вот в чем: он завидует твоей независимости и тому, что ты думаешь не так, как он. У него вся жизнь строится по определенной программе: сперва мальчик-алтарник в церкви, потом морской пехотинец, потом сотрудник американской корпорации и папочка, живущий с детками в пригороде. А ты вольный человек и живешь как хочешь. И он вроде как злится на тебя за это.
Питер вдруг встал как вкопанный и отвернулся от меня, глядя в сторону океана.
– Ты очень проницательна для своих лет, – заметил он.
Мне показалось, что брат еле сдерживает слезы. И взяла его за руку:
– Все нормально.
Питер так и стоял, отвернув от меня лицо:
– Ничего нормального.
– Тогда давай договоримся никогда не осложнять друг другу жизнь, – предложила я.
Питер кивнул несколько раз. Потом пальцами вытер глаза, наклонился и поцеловал меня в макушку:
– Согласен.
Мы пошли назад к машине. Когда добрались до нее, уже совсем стемнело. Мы вернулись в отель. К понедельнику мне нужно было написать сочинение, и оставалось еще несколько недописанных страниц. Я сказала Питеру, что мне нужен час на работу. На день рождения мама сделала мне великолепный подарок – красную, как помидор, портативную пишущую машинку «Оливетти», которая казалась мне вершиной итальянского шика. Я обожала машинку, а себя с гордостью называла самой быстрой двухпальцевой машинисткой-самоучкой на всем Восточном побережье. После хорошей прогулки, сбросив подспудно накопившееся напряжение и избавившись от стресса после нашей ссоры в закусочной, я горела желанием поработать.
У нас с Питером был один номер на двоих, и брат сразу улегся на своей кровати с книжкой. Но через несколько минут вскочил и, взглянув на часы, объявил:
– Я посмотрел, какой адрес у Шелли. Она живет на Федерал-стрит, и мы сейчас тоже на Федерал-стрит. Может, забежим к ней? Ведь еще и девяти нет.
– Ты иди. А я еще поработаю.
– У тебя был нелегкий день. Тебе точно нужен отдых.
– Да я уже почти дописала.
Питер поднялся, взял куртку. Потом подошел к столу и написал что-то карандашом на листке бумаги:
– Когда закончишь, вот адрес.
Где-то через час я, обалдевшая от напряжения, решила тоже заглянуть к Шелли. Найти дом оказалось несложно: он был в трех минутах ходьбы по той же улице. Чем ближе я подходила к номеру 263, тем громче звучала музыка – Grateful Dead [30] . На входной двери было четыре кнопки, но дверная ручка повернулась сама. Ах, Мэн – штат, где люди тогда еще не запирали свои двери. Поднявшись по узкой, ободранной лестнице, я вошла в небольшую гостиную с видавшей виды мебелью, книжными полками из бетонных блоков и деревянных планок и антивоенными и рок-плакатами на стенах. (На одном, самом большом, был Джим Моррисон с надписью Американский поэт рядом с его одурманенными глазами, но кто-то зачеркнул слово поэт и кое-что дописал сверху, так что теперь читалось Американский мудак.) Я улыбнулась. И одобрила. В комнату набилось, наверное, не меньше тридцати студентов из Боудина. В воздухе витал слабый запах травки, перемешанный с густым сигаретным
30
Grateful Dead – американская рок-группа, основанная лидером Джерри Гарсией в 1965 году. После выступлений на фестивалях в Монтерее (1967) и в Вудстоке (1969) группа заняла значимое место в американской музыкальной сцене и контркультуре.
– У тебя потерянный вид.
Голос принадлежал незаметно подошедшему ко мне парню. Я решила, что он, должно быть, со второго или третьего курса. Красивый, в духе Джека Николсона. Двухдневная щетина на подбородке, в одной руке сигарета, в другой – пиво… и призывный взгляд больших глаз. Парень осмотрел меня с головы до пят. Мне почему-то показалось, что он выходец из престижной частной школы, но хочет казаться плохим парнем.
– Я ищу брата.
– И кто же твой брат, дюймовочка?
– Его зовут Питер.
– Здесь Питеров много. У тебя-то имя имеется?
Я назвала.
– Ага, а меня зовут Фил. Слушай, а пойдем в уголок, познакомимся поближе?
– Я уж лучше брата поищу.
– Потом поищем, дюймовочка.
– Перестань так меня называть.
– Тебе больше нравится «дерьмовочка»?
Я напряглась и уже была близка к тому, чтобы сорваться на этого нахала, но что-то меня остановило. «Не надо устраивать сцен, – подумала я. – Слухи могут дойти до приемной комиссии». Так что я взяла себя в руки.
– Ты видел моего брата? – просто спросила я.
– Выходит, мои чары на тебя не действуют? – Фил вдруг протянул руку и погладил меня по лицу.
Я в ужасе отскочила. Фил упрямо шагнул за мной. Я, всерьез занервничав, стала озираться по сторонам. И тут, откуда ни возьмись, между нами возник тот самый босоногий парень с волосами, как у Иисуса.
– Эй, Фил, охолони, голову-то не теряй, – усмехнулся он.
– Не твое дело, Креплин.
– У меня есть имя – Эван, как тебе хорошо известно. А ты нажрался в лоскуты, смотри не натвори чего-то, о чем утром пожалеешь.
Креплину удалось достучаться до этого Фила. Тот с потерянным видом вынул из кармана пачку сигарет, вытряхнул одну, прикурил и, сделав глубокую затяжку, выпустил струю дыма в сторону Креплина.
Тогда Креплин вынул сигарету у него изо рта и бросил в ему в пиво:
– В Эксетере такое, может, и проходит, а здесь нет.
– Говнюк чертов, – буркнул Фил.
– Я-то нет, – спокойно возразил Креплин. – А вот ты натуральный придурок.
Фил, казалось, готов был броситься на него с кулаками, но передумал. Видимо, небольшая часть его мозга, еще свободная от пьяной агрессии, осознала, что лучше не нарываться. Поэтому он просто выудил еще одну сигарету, зажег ее и выпустил облако дыма, теперь в мою сторону.