Ничего, кроме правды
Шрифт:
Неправда. В большинстве развитых стран МИД является могучей и влиятельнейшей структурой, отстаивающей собственную точку зрения, отвечающую традиционным национальным интересам и направлениям внешней политики данного государства. Эти традиционные векторы внешней политики не меняются каждые четыре-пять лет вместе с правительствами и президентами. Профессиональные дипломаты, как правило, не поддакивают каждому капризу вновь избранных глав государства.
State Department, Foreign Office, ведомство на Quay d'Orsay1 являют собой классические примеры мощных и, в значительной степени, самостоятельных ведомств внешних сношений, чьи мнения зачастую не совпадают с мнениями глав их государств или парламентского большинства,
Разумеется, профессиональные дипломаты не вправе навязывать свое мнение тем, кому народ вверил управление государством, да они, как правило, и не пытаются делать это. Но очень важно предоставлять им возможность без оглядки на внутриполитическую конъюнктуру выносить на повестку дня правительств и общественной полемики вопросы, которые кажутся им существенными для проведения в жизнь традиционной внешней политики страны. Главы государств и политическое руководство страны не обязаны принимать их мнение, но они обязаны выслушать его и всерьез обсудить. В Израиле в последние годы это не происходит в силу того, что, как уже сказано выше, статус нашего МИДа практически полностью девальвирован. Это ведомство, знававшее славные дни при таких ярких министрах-дипломатах как Моше Шарет, Аба Эвен,
Моше Даян и Ицхак Шамир, превратился, по сути, во второстепенный по значимости отдел, в аппендикс канцелярии премьер-министра. Канцелярия (или министерство главы правительства) вынуждено заниматься широчайшим спектром проблем, и на серьезное, свободное от конъюнктурных внутриполитических соображений обдумывание аспектов внешней политики зачастую просто не остается времени. В результате штат профессиональных дипломатов МИДа, многие из которых — действительно, блестящие специалисты — остается практически не у дел. Вдобавок это министерство постоянно лихорадит от политических назначенцев, которых с годами становится все больше и больше. Естественно, все это наносит огромный ущерб внешней политике Израиля, стремительно «теряющей лицо» и перестающей быть фактором, заставляющим считаться с собой международное сообщество.
Практически полностью МИД Израиля обесценился при премьер-министре Эуде Бараке (1999–2001 г.г.). Давид Леви, просидевший в кресле министра иностранных дел дольше, чем кто бы то ни было в последнее десятилетие (хотя при премьер-министре Нетаниягу, в 1996-99 г.г. он был практически отстранен от принятия существенных решений), при Эуде Бараке развернул бурную деятельность, наводнив МИД своими приближенными. Беда в том, что параллельно ему действовали еще три министра иностранных дел ёе Гас1о: Йоси Бейлин, Шломо Бен-ами и сам Эуд Барак, назначивший сам себя экстраординарным министром внешних сношений, единолично принимавшим все решения в вопросах внешней политики страны. А Леви окончательно превратился в «свадебного генерала», полностью лишенного какого-либо влияния.
Нечто подобное произошло и после выборов 2003 года, когда в ходе внутриликудовских и коалиционных торгов для Сильвана Шалома (сменившего к тому времени Давида Леви в качестве символа преуспеяния «представителей восточных общин») не нашлось, было, места за столом правительства. Возмущение «выходцев с Востока», почувствовавших себя обиженными и обделенными, было в спешном порядке погашено назначением Сильвана Шалома министром иностранных дел. Вряд ли стоит распространяться о том, что никакого влияния на существенные политические решения он в правительстве не оказывал и оказывать не мог. Все, опять-таки, решалось узким кругом министров иностранных дел де-факто, в который входили министр промышленности Эуд Ольмерт, сыновья и ближайшие советники премьер-министра и, разумеется, сам Ариэль Шарон.
Портфель министра иностранных дел ни в коем случае не должен вручаться кому-либо в качестве политического подкупа, он не может служить разменной монетой в коалиционных торгах или местом почетной ссылки для функционера, которого вдруг понадобилось
К этому добавляется практически полное отсутствие интереса премьер-министров Израиля к работе профессиональных экспертов. В аналитическом отделе МИДа и в аналогичных подразделениях ШАБАКа и Мосада трудятся эксперты высочайшего класса, чья работа остается практически невостребованной. Наши премьер-министры интересуются исключительно текущими оперативными разведданными, а аналитические записки и обобщающие исследования отправляются ими под сукно. Я обсуждал этот вопрос с Нетаниягу, с Пересом, с Бараком — как правило, все эти разговоры оставлялись ими без последствий.
Я не раз имел возможность сказать и Пересу, и Бараку: «Я не знаю, кто из нас прав, а кто нет. Я не претендую на всезнание, на монополию политического предвидения. Ноу нас есть три организации, в которых собраны лучшие специалисты-аналитики. Попросите у них спрогнозировать модель — то, как будет выглядеть Израиль и весь Ближний Восток через десять, или через пятнадцать лет. Пусть они проведут ролевые игры, отработают возможные варианты развития событий — как по вашему, так и по моему сценариям. Что произойдет с королевством Иордания? Какими будут наши отношения с Египтом, с Ираном? Что произойдет за это время в плане разработки оружия массового поражения? Как будет развиваться и куда доведет мир международный терроризм? Что будет происходить с арабским меньшинством в Израиле?».
Реакция Переса и Барака была почти идентичной. Перес отвечал мне в таком примерно духе: «Брось, они же ни разу не смогли толком предсказать, что будет — мир или война. Если бы я полагался на них, не видать бы нам Норвежских соглашений как собственных ушей. Если бы они пронюхали про подготовку этих соглашений, они бы торпедировали эту затею».
Что ж, ответ Переса лишний раз подтвердил мою правоту. Это же подтверждает и экс-командующий военной разведкой генерал-лейтенант запаса Ури Саги в своей книге «Огоньки в тумане». Рабин и Перес, готовя ословские соглашения, скрыли сам факт тайных переговоров с ООП и от военной разведки, и от Мосада, и от ШАБАКа, и от МИДа. Как же можно предъявлять разведовательным и аналитическим службам претензии по поводу их, якобы, неумения прогнозировать, если руководство страны скрывает от них свои намерения и сам факт контактов с теми или иным внешними силами? У нас создалась абсурдная ситуация, при которой наши спецслужбы гораздо лучше осведомлены о намерениях врага (так как им по статусу положено и разрешено за ним следить), нежели о намерениях собственного правительства.
Ответ Шимона Переса прекрасно иллюстрирует степень искажения реальности, в которой мы живем. Вполне вероятно, что если бы аналитики и руководители наших спецслужб и внешних ведомств были бы поставлены в известность о намерении заключить ословские соглашения, они бы, изучив все за и против, предостерегли бы нас об опасности, которую несла в себе эта затея. Собственно, для этого и существуют специалисты-аналитики. Их дело собрать информацию, изучить ее, проанализировать и представить руководителям государства обоснованную точку зрения, избавленную от политического прожектерства и конъюнктурщины. Когда Шимон Перес занимал пост министра иностранных дел в правительстве Шарона (2001–2002 г.г.), он демонстративно манкировал специалистами МИДа и министерства обороны, особенно, когда ему казалось, что их мнение может не совпасть с его собственным. Многие из них рассказывали, что Перес создал такую атмосферу, что на совещаниях в его присутствии они просто боялись высказать мнение, хоть в чем-то расходящееся с его точкой зрения.