Ничего личного
Шрифт:
– Тебе что за дело?
– Да как же... ведь жена я тебе.
– Жена-а, - насмешливо протянул он, будто ударил.
У Матрёши щеки пионами вспыхнули и в глазах поплыло.
– Нешто не люба я тебе?
– Люба, не люба... Кабы не ты, Матильда, я б осенью в Поречье сватов заслал, у нас уже и сговорено всё было...
– Так зачем же ты меня замуж брал?
– Знамо дело - положено так. Как в возраст вошёл, изволь змея победить, а на спасенной королевишне жениться. Не сдюжишь, так и княжество другому достанется: за мной братьев ещё четверо, и каждому княжить охота.
– Данилушка...
– Да не реви ты! Я ж тебя не гоню, не браню. Хочешь, платье новое из золотой парчи? Или жемчуга на шею в три ряда?
– Не надо мне жемчуго-ов, я без тебя тоскую-у...
У княза на миг в глазах потеплело, но тут же высох взгляд, потемнел. Шагнул к двери, и почудилось Матрёше - навек уходит. Встрепыхнулась она, следом бросилась.
– Данилушка! Данилушка, а я-то как же?
– А ты, как знаешь. Хочешь - девок гоняй, хочешь - в окошко гляди, а не хочешь - так спи-отдыхай. У меня к тебе лично-то никаких претензиев...
***
Антип сощурился с подозрением.
– Погоди-ка, а ты-то откуда вызнал?
Рыцарь пригладил ладонями редкие белёсые волосы.
– Так я у старого князя служил. О ту пору как раз караулом возле терема стоял: не хотел, а услышал. Наутро княгиню молодую увидел, да так и обомлел: Матрёшка! Ну, порасспрашивал кой-кого об одном, о другом... о третьем сам догадался.
– Не говорил, с княгиней-то?
– Поговоришь с ней поди. Целыми днями в тереме у окошка сидит, наружу не выходит, слова, бывает, за цельный день не скажет.
У Антипа глазам горячо сделалось.
– А ведь спортили девке судьбу-то.
– Ну, это как подумать. В княжев терем попала, ест-пьет сладко, платья золотом шиты, чего ещё бабе надо?
***
– Минька! Минька, а ну подь сюда! Лошади готовы ли? А сундук уложил? Завтра в Купавницы на ярмарку едем.
– Готово всё, дядька Антип, и овса лошадям задал.
– Ну, тогда слушай, Минька, новую сказку...
Когда Антип-гусляр новую сказку сказывает, тут нужно тихо-тихо стоять, а то собьется, осерчает. Прибить не прибьет, но за уши оттреплет.
Белобрысый чертёнок слушал, и рожица его становилась всё кислее.
– Хороша?
– Да ты, дядька Антип, всё неправильно сказываешь. Зачем сочинил, что староста Матрёшку лыцарю отдал, чтоб ейный жених на старостиной Алёне женился?
– Так это, Минька, чтоб жалостливей было.
– А купцу-то её лыцарь и продал, а ты говоришь, Матрёшка сама к эфиёпам сбежала!
– Ты, Минька, совсем дуралей! Как можно, чтоб лыцарь девку купцам продавал? В сказке такое нипочём нельзя сказывать.
– А отчего же у тебя змей две деревни сгубил и народу без счёту пожрал?
– А как же иначе-то? Без злыдня и сказки не получится, кого ж тогда богатырь поборет, от кого красну девицу спасёт. Ну, чего нос повесил, пострел?
Минька набычился и засопел.
– Княгиню жалко мне... Матрёшку. Никто её не любил, все забижали, вот и ты, дядька Антип, тоже... кривду про неё сочиняешь.
Антипка нахмурился на мгновение, но лицо его тут же просветлело.
– Ну ты даёшь, Минька! Я ж не из личных каких чуйств, я же чтоб интересней было. Это ж, Минька, понимать надо!