Ничейный час
Шрифт:
— И любовь и предательство — всему причиной, — негромко сказала Асиль.
— Забавная штука, — усмехнулся Тианальт. Асиль, нахмурив брови, посмотрела на него. — Забавно, что в легендах причиной великим событиям почти всегда становится любовь. Но наяву никто не верит, что она вообще может хоть что-то. Мы ищем более великих причин для великих дел. Мы не верим, что страсть какой-то женщины и какого-то мужчины может что-то значить в этом мире.
— Хотя все великие рождаются всего-навсего от страсти какой-то женщины и какого-то мужчины, — еле заметно улыбнулась Асиль.
— Более того, сейчас все
— Я ведь тоже человек, господин Тианальт, — улыбалась Асиль.
Вирранд кивнул и замолчал. А ведь давно уже Дневные считают Ночных совсем иными. Почти не людьми. Они и живут почти вдвое дольше Дневных, и маги у них…
— Госпожа, а у вас тоже есть сказки о том, что Ночной, положим, попал к Дневным? Как у нас — про то, как охотник попал в Холм и провел там триста лет?
— Есть, — удивленно вскинула брови Асиль. — Конечно, есть.
Вирранд засмеялся.
— Стало быть, когда я вернусь, мир Дня изменится так, что никто уже не будет помнить не то чтобы обо мне, но и о наших временах. Я несуществующий человек, госпожа.
Госпожа Асиль чуть двинула поводом, и белая кобылица переступила стройными ногами.
— Даже если впереди нас ждет конец всего, — тихо сказала она, — я не могу не надеяться. Я не могу проводить ночи, думая только о том, что все кончится. — Нахмурилась, словно сдерживая слезы. Тряхнула головой. — Я хочу, чтобы нынешняя ночь была полна музыки, и веселья, и пированья. Я так желаю.
Вирранд не сразу решился заговорить.
— Я надеюсь. Не спрашивай — на что. Просто надеюсь.
— На то, что твой племянник спасет Дневных?
— Я не могу сказать. Даже если этому миру и суждена гибель, что-то говорит мне, что это не конец, и мы еще увидим белую луну.
Асиль посмотрела на него странно.
ЗЕМЛИ ДНЯ. СТОЛИЦА.
Люди Дня боятся ночи. Они запирают двери и окна, зажигают свечи и прячутся под перинами в холодную пору — у кого есть дом, а в доме есть двери, чтобы их запереть, и перина, под которой можно спрятаться от темноты и того, что ходит вокруг дома. А если нет ни стен, ни того, чем укрыться, человек прячется в сокровенном убежище сна — пьяного, дурманного, сна глухого, непробудного.
Айрим уже давно боялся ночи, потому что не мог заснуть. А если засыпал, то просыпался в самый глухой час. И тогда приходили мысли.
Уже некоторое время он чувствовал себя обманутым. Это унижало и раздражало. Айрим всегда стремился сделать мир лучше. Справедливее. Избавить его от неправильности. Он твердо знал, к чему стремится и как он это сделает, потому, что нашел единственного бога, который выиграл игру у всех и не погрузился в сон. Он играл с этим богом. Он выиграл. По крайней мере, Айрим так считал.
И теперь он все неотвязнее ощущал, что обманут. Он не мог понять, в чем, где, как, и это бесило.
Подземелье было старым, как Камень, как шепчущая бездна. Может, вовсе не люди вытесали эти гладкие, закругленные ступени, может, странный безглазый червь точил чрево красных скал, поднимаясь наверх, на запах жизни и крови, чтобы погибнуть под копьем Силлаты.
Айрим спускался сюда столько раз, что мог бы пройти сюда даже будь он слепым. Он знал запахи и шорохи этого подземелья, знал камни его на ощупь босыми ногами, кожей тела знал все мгновения его холода и тепла, сырости и сухости.
Здесь не был слышен шепот бога. Почему-то под землей было тихо.
Айрим вспоминал тот ясный, сияющий день, когда в их дом пришел страж болот и сказал, что отца сожрали болотные черви. Он помнил, как кричала мать. Но хуже всего — он представлял, как черви жрут отца, а тот еще живой, а острые зубы-иглы уже вошли в плечо, и кровь заливает грудь, и отец понимает, что с ним будет, и он не хочет, не хочет умирать…!
Это было чудовищно неправильно. Именно тогда он выкрикнул в лицо стражу — почему твари еще существуют, если у нас истинный король? Правильный? Настоящий?
Мать перестала кричать и пыталась заткнуть ему рот, но Айрим вспал в истерику. Страж хмуро посмотрел на него и, вздохнув, ушел. Им ничего не было.
После этого дня он поймал себя на том, что видит черные зерна в людях. Он даже не сомневался, что и в нем такое есть. Только в одних людях зерна так и не прорастали никогда, а в других вырастали во вторую тень. Айрим это видел.
Теперь он уже знает, что не он один видит такое, но тогда-то он считал себя особенным. Забавно узнать, что ты — выродок.
Он усмехнулся.
Айрим спустился еще на несколько ступенек вниз. Сел на каменную скамью. Когда-то в этом подвале под Домом бардов его держали накануне казни. И где теперь этот Дом? Нет его. А он жив.
К бардам Айрим не испытывал ненависти — он вообще ни к кому не питал ненависти. Враги — лишь препятствия к высшей цели, к лучшему миру. А препятствия надо устранять, на них нельзя гневаться. Смысла нет. А бардам он был даже благодарен. По крайней мере, бардам Даррамы. Да, у него не было способностей. Но первые три года бардов учат еще и грамоте, истории, поэтике, литературе, теории. Айрим учился прилежно. При его целеустремленности, усердии, великолепной памяти он скоро стал помощником архивариуса, а это доступ к книгам. К самым древним записям, сделанным лет через восемьдесят после битвы на поле Энорэг. К записям древних песен и преданий, которые уже более чем наполовину были непонятны. Кроме прочего, это был доступ в другие архивы по всем землям Дня. Он был одержим мечтой найти, где и когда что стало неправильно, почему твари продолжают существовать, почему люди не обрели той земли, о которой говорили самые старые предания — текущей млеком и медом, земле вечного лета, неизменного счастья? Где протяни руку — и возьмешь с дерева все, что нужно, где нет ревности и зависти, ибо все равны и равно оделены?
Не было такой земли.
Была земля "солнца бледного как глаз рыбы и луны обагренной. Не пей там воды, ибо не утолит жажды. Не ешь ничего, ибо не утолит голод. Не дыши там воздухом, ибо не даст жизни". Вот что получили люди, придя сюда. И тварей. Боги обманули…
Он бы понял, если бы со временем становилось лучше. Но твари оставались, и меньше их не становилось. Значит, короли не могут распространить Правду на всю землю.
Или нет у них Правды?
Но почему тогда их признает земля?