Ничейный час
Шрифт:
Темноволосого, широкоплечего с желтыми кошачьими глазами звали Берайя, хрупкого, похожего на девочку зеленоглазого — Йерна. Йерна, похоже, очень страдал от своей внешности и сложения, потому в нем таился какой-то вызов и желание доказать всем, что он не хуже других. Лучше других.
"Делать нечего, так ты начал людей читать, Тианальт, — невесело усмехнулся себе самому Вирранд. — Единственное, что тебе осталось сделать — послать птицу, когда настанет пора выступать". Перед отъездом Вирранд был настолько в заботах, что сейчас, когда цель путешествия была достигнута, и все теперь было не в его руках, он не знал, куда деваться. В голову лезли мысли и воспоминания.
Вот что значит чувствовать себя заложником. С тобой обращаются
Ты сделал, что мог и должен был сделать, Тианальт. Тебе не под силу сделать все одному. Признайся себе в этом. Теперь очередь других.
Но, боги, как же тяжко это, когда всегда привык все решать и делать сам!
Еще утомляла пустота в холме в светлые часы — разве что кое-кто из слуг и дневная стража попадались в коридорах холма. Вирранд пытался как можно дольше спать и как можно позже ложиться, но пока удавалось не очень. Так что дни тянулись долго и тоскливо. Скорее бы прибыли за ним из Королевского холма. А пока он выходил и сидел под тусклым осенним небом, под мелким холодным дождем, а порой и мокрым снегом. Настоящие холода еще не пришли, все было мерзко, мокро и серо. Гулять вокруг холма в условном одиночестве скоро надоедало — за ним следили всегда, и вряд ли из-за недоверия. Просто опасались, что вдруг какие-нибудь твари набегут, и конец заложнику. Тогда мокрый, продрогший, злой и усталый Вирранд уходил в библиотеку. Еще дома он себе постоянно обещал — вот расквитаюсь с делами, вот приведу все в порядок и прочту все, что не успел. Часто в беседах даже обычные люди — ну, из знающих грамоту, конечно — разговаривали о записках или путевых заметках, или стихах, или рассказах о чудесах, или повестях о странном, или о романах такого-то и такого-то, и Вирранд чувствовал себя полным мужланом и дурнем необразованным. А ведь он из знатной семьи, и пусть папаша у них с Анье был неважный, все же у них были хорошие учителя. Особенно, у Анье, он сам их нанимал для сестры, чтобы была под стать столичным дамам.
Но читать толком Вирранд не мог — сразу набегали тяжелые думы о том, как справятся Энниельт и Маллен, Лис и Деанта, как они без него.
— Ты что тут сидишь? — послышался суровый детский голос. Вирранд вздрогнул и поднял голову. — Ты Дневной, да?
"Умеют эти Ночные появляться из ниоткуда", — подумал Виранд, разглядывая вошедшую в библиотеку девочку.
— А ты чего не спишь? Ведь день, — ответил вопросом на вопрос Вирранд.
— Не хочу, — сказала девочка. — Ты не думай, я умылась!
— А ты кто?
— Я Тилье, — гордо сказала она. — Тилье Эрвинель.
Вирранд усмехнулся. Забавная девчушка. Вирранд не очень разбирался в детях, так что не мог сказать, сколько ей лет. Может, шесть, может, восемь. Черные волосы девочки были опрятно подстрижены надо лбом, а по вискам и на спине едва доходили до плеч. Бледная, как все Ночные. Только бледность у них нездоровой не назовешь, не кажется она такой. И румянец у них загорается быстро и во всю щеку. Девочка была в темно-синем льняном платьице, поверх которого был надет пестрый запан с множеством карманов. Ноги в толстых носках были всунуты в растоптанные красные кожаные башмачки. В розовых ушах сверкали сережки с маленькими голубыми камушками, и такая же голубая бусина висела на шее на кожаном шнурке.
"Ты не раз пахал чужое поле, Тианальт, — с внезапной грустью подумал он. — Ты даже не знаешь, каков урожай. Есть ли у тебя дети, и сколько их. Разве что про сына Аранте из Уэльты тебе известно. Да и видел ты его всего раза три… Надо будет, как вернусь, поехать к ней. Хотя она и замужем за добрым человеком, все ж ребенок это мой…"
— Ты хочешь есть? — сказала Тилье тоном хозяйки. — Хочешь, угощу?
— А что у тебя есть?
Тилье подошла ближе, устроилась в соседнем кресле за тяжелым столом. Сунула руки в карманы, и из одного вытащила лепешку.
— Это ореховая! Вкууусная! Я, — сказала она с заговорщическим видом, — умылась и пошла на кухню. И стащила! Вот!
Вирранд взял лепешку. Ореховые лепешки быстро черствеют и крошатся. Он отломил кусочек.
— Ты не думай, она даже когда грызная вкусная!
— Грызная?
— Ну, да! Я больше грызные люблю, а не мягкие! Грызные вкуснее, они хрустят!
Вирранд засмеялся.
— Давай погрызем.
Они сидели и грызли зачерствелые ореховые лепешки, а потом пошли к источнику, стекавшему по каменному желобу в большую глубокую чашу, и стали оттуда пить. А потом ходили угощать грызной лепешкой Виррандова коня. А потом пошли на кухню, и тут на них набежала нянька, вся растопыренная, даже рот у нее был какой-то растопыренный, и она начала ахать и охать, и ругать Тилье, а Вирранд смеялся и говорил, что очень доволен маленькой хозяйкой. Тилье отказалась идти спать, потому что еще не показала гостю всех самых чудесных местечек в холме, а потом еще надо было посмотреть игрушки и рукоделие, а потом все проснулись, и хозяин позвал гостя к столу. На сей раз дозволили и Тилье. И она была страшно благодарна Вирранду. Между ними был теперь тайный союз, скрепленный грызной лепешкой. И это был их самый-самый страшный секрет.
Хотя уже настала глубокая ночь, Вирранду не хотелось спать. Он думал о хорошем и улыбался. Думал о девочке из холма, о своем сыне в Уэльте, о маленькой Анье, с которой они вместе прятались под дырявой крышей Знаменной башни или в подземельях Тианы, рассказывая друг другу страшилки, подъедая поджаренный на костре хлеб.
Он думал о Деанте.
— Господин, — оторвал его от размышлений нежный голос Йерны. — Господин Ирэйя велел спросить, не угодно ли вам поразвлечься охотой? Его люди нашли гнездо шилохвостов. Не желаете ли?
Вирранд желал. Чтобы думать поменьше.
Стояла на диво тихая для этого времени ночь, земля и опалая листва схватились ледком. Луна истаяла до узкого серпика, но ее пронзительного расплавленного алого света было достаточно, чтобы видеть. Лес был прозрачен, но игра теней обманывала зрение. Ночным, видимо, все это было привычно, а Вирранд вдруг понял, что если он отстанет от охотников, то вряд ли выберется сам. А ночные твари ему незнакомы, и на что он тут нарвется — неведомо. Хорошо, что оба пажа держались рядом с ним. Глаза у Ночных были огромны и совершенно темны. Он понимал, что это из-за расширенных до предела зрачков, но все же было непривычно и страшно.
Когда-то у его стремени ехал Фарна. Капитан погиб двенадцать лет назад, когда беженцы в Эннише возле Уэльты взбунтовались. Людей не хватало, война с Западной четвертью и Королевским уделом шла упорная, и Вирранд велел забирать мужчин в войско. Тогда беженцы были еще сытые и не очень пуганые, но Правда среди них уже пошатнулась.
Фарну они просто растерзали. Труп еле узнали потом. Айса приказал тогда перевешать всех мужчин в мятежном поселении. А женщин выгнать назад, через реку, в Королевскую четверть, под стрелы и мечи королевской конницы. Жестоко, но Вирранд не видел иного выхода.
Больше бунтов не было. Те, кто приходили позже, были готовы служить как прикажут, только бы подальше от Королевского удела.
Они спустились к неширокой бурной речке. Копыта коней глухо ударяли по каменным плитам на дне. Кони шли осторожно — будь их воля, никогда не пошли бы в воду. Белые псы мчались вперед, перемахивая через поваленные стволы и камни, перепрыгивая через ручьи. Но они не лаяли.
На противоположной стороне глубокого оврага чернели кедры. Полоса мертвых деревьев с голыми ветвями, прозрачная, напоминала заросшую старинную дорогу. Но, как понял Вирранд, здесь лет десять назад прошел пожар. А кедры — они крепкие, они даже мертвые держатся за землю, торчат среди молодой поросли.