Ничейный час
Шрифт:
Я воздам хвалу моему брату, Деанте!
Ибо они сильные воины,
И быть рядом с ними в бою — слава и честь!
Райта прыгал и топал ногами, бил себя в грудь и смеялся. Деанта, поймав ритм, стучал кулаком по колену, а люди в очажной, застыв от удивления, смотрели на это зрелище. Потом кто-то засмеялся, кто-то начал прихлопывать, кто-то подхватил припев Пустынных — айя-айя-айя!
Маллен, отдернув тяжелый войлочный полог, незаметно вышел из комнаты. Он смотрел хмуро, но улыбался.
— Ты все же будешь королем, парень, —
А на другой день Деанта повел отряд встречать караван великого Тианальта. Райта был с ним.
Вирранд вошел, чуть пригнувшись. Пустынные, когда-то вырезавшие этот шерг в песчанике, были и тогда невелики ростом. Впрочем, Вирранд считался одним их самых высоких людей Юга, ему почти везде приходилось пригибаться. Маллен, нарядный, с расчесанной и заплетенной в косу бородой ожидавший гостя, велел слуге принести хороших свечей, не жировые плошки, но Тианальт махнул рукой.
— Не нужно. Сестра у себя?
— Да.
— Как она?
— Здорова.
— Я не об этом.
Маллен кивнул. Вздохнул.
— Голова у нее все хуже, — пробормотал он. — Она все дальше уходит.
Вирранд сжал и разжал кулак.
— Плохо выглядишь, брат, — сказал Маллен, полулежа на кошме у жаровни. Вирранд молча кивнул. Он неотрывно смотрел в огонь и медленно-медленно, не чувствуя вкуса, пил вино. Сам же и привез это вино. А еще он привез зерно и вяленое мясо, сушеные фрукты, лекарства и горючий камень, соль и ткани, оружие и еще много-много невероятных ценностей, на которые, разинув рот от восторга, пялился Райта. Столько сокровищ он никогда не видывал. Пока лошадей разгружали на площади поселения и перетаскивали груз в кладовую, Райта все смотрел и смотрел, не понимая, как может в одном месте быть сразу столько богатства.
Снаружи угасал день. Из пустыни начинал течь лютый холод, и, смешиваясь с дневным жаром, давал недолгую прохладу. Из земли быстро полезла трава, раскрывались на кустах и деревьях кожистые, лаковые почки.
Вирранд вышел на внешнюю галерею, к огням и голосам. Маллен последовал за ним.
— Весело им. Будто все так и надо.
— Они не помнят другой жизни и белой луны.
— Да тут и постарше есть.
— Что же и им не порадоваться? Караван пришел — значит, можно жить.
— Долго ли?
— Хоть сколько. Устал ты, брат.
— Устал.
— Пошли в дом.
— Погоди пока, как холод залютует — уйдем. Красиво тут.
Маллен поднял брови, но ничего не сказал. Привык уже. А Тианальт что-то красивое нашел в этом убогом, мертвом месте, где между льдом и пеклом вся жизнь под землю прячется.
— Как там?
Вирранд дернул плечом.
— Хреново там.
— А точнее?
— А точнее почти ничего сказать не могу. Людей оттуда, через Анфьяр, приходит все меньше. Они говорят… разное.
Маллен помолчал.
— А ты что думаешь?
Вирранд повернулся к нему. Над горизонтом почти совсем поблекла узкая полоска тусклого заката. Пустыня благоухала, цвела, полнилась звуками.
— Что в Столице — я не знаю. Рассказывают странное. Будто вокруг города сами собой цветут и плодоносят сады, и на деревьях растет все — печеный хлеб, и сладости, и мясо, и одежда. — Он посмотрел на Маллена. Поймал его взгляд. — Да. Я тоже начинаю думать, что это так. И потому в других землях… такое. Ладно. — Он снова стал смотреть на пустыню. — В город, как говорят, даже можно войти. Но выходят из него только войска. И войска эти вынюхивают и вычищают еще уцелевшие поселки.
Маллен вспоминал, как десять лет назад, когда через Анфьяр валом повалил беженцы, брат рассказывал: "Я принимаю их — а они начинают требовать — дайте нам жратву, дайте нам жилье, мы хотим жить так, как хотим, а не так, как вы нам позволяете, и я прихожу и вешаю, вешаю… Или мои люди сами собираются с дрекольем и вырезают всех — до младенцев. И снова прихожу я, и вешаю…" А сейчас почти не приходят. И что, стало ли легче? Нет. Вирранд был на грани надлома. Маллен нарушил молчание.
— А там еще кто-то уцелел?
— Будешь дивиться, брат, но это так. Многие забиваются в глушь, живут уединенными деревеньками. Огораживаются частоколами, обороняются от тварей. И от этих… Как-то выживают. Те, кто приходят, говорят о том, что отряды из Столицы ходят по дорогам. И с ними всегда один-два слухача. И с тенями у отрядов непорядок.
— То есть?
— То есть теней у людей многовато и ведут эти тени себя странненько.
— Понял.
— А что в самой столице — не знаю. Анральт Одноглазый Лис туда посылал людей. Либо возвращаются ни с чем, либо вообще не возвращаются. Лис еще говорит, что в столичных отрядах довольно много стариков. То есть, тех, кто родился еще при белой луне. — "Это им лет двадцать пять — тридцать самое малое, старикам этим, значит", — подумал Маллен.
— А вот если в отряде одни молодые, то такой отряд может идти и не по дороге, а по дикой земле. И тени там. Такие. Не у всех, но такие.
— Что барды говорят?
Вирранд скривился, явно передразнивая кого-то:
— Ничего точного сказать не могут, хотя предположения есть. Они, — вдруг взорвался Вирранд, — думать изволят, а времени нет! С каждым днем все хуже! — Вирранд подался к брату. — Скоро что-то такое стрясется. После чего уже ни о ком заботиться не надо будет, — проговорил он громким шепотом, выкатив глаза. — И я не вижу исхода. Надо как-то со всем этим кончать.
— Так, может, уже пора сказать Деанте?
Тианальт провел руками по лицу.
— Я боюсь нарушить Правду.
— Да ты уж тыщу раз ее нарушил, — отмахнулся Маллен. — Знаешь, что говорит Сатья? Я, понимаешь, сам-то дурак, куда мне до высших материй, так что бардов слушаю. А Сатья говорит — нельзя быть человеком и не вляпаться в Неправду. И дело не в том, чтобы не вляпаться, а в том, чтобы это осознавать.
— Очень мудро. И что?
Маллен помолчал.
— Барды, по крайней мере, те, которым я доверяю, странные вещи говорят. О том, что главное — не пытаться остаться чистеньким, а быть готовым отвечать за свои дела и не валить ответственность на других.