Ничейный час
Шрифт:
— Я умер! Я умер!
Я возродился! Я возродился!
О, копье из сердца Господина Огня!
О, реки и звери Аншары!
О, Госпожа Вод!
О великий Маллен!
О, благородная Атаэ!
Эта хьяшта — ее больше нет!
Эти врата — я стал их ключом!
Шаг вперед! Еще шаг вперед!
По белой дороге, к белой луне!
Я умер! Я воскрес!
Я, Райта, из рода Раштанальтов!
Айииии!
Мать была рядом. Она набросила ему на плечи плащ своего покойного отца — вождя, убитого Малленом. Вождь не должен быть нагим.
***
Они уходили,
А реки Анфьяр и Орен станут реками мира мертвых.
Но это будет еще нескоро. А пока уходили дети Ночи, и дети Дня, и дети Пустыни. Уходили сквозь открытые Врата за вождями, которым поверили по Белой Дороге, конец которой терялся в синей ночи под белой чистой луной.
Уходил Арнайя Тэриньяльт со своими молчаливыми большеглазыми бледными воинами, ведя в поводу белую кобылицу своей невесты Майвэ. Уходила его сестра Асиль и блюститель Юга, сопровождая своего короля Андеанту Юного, среди сподвижников которого были и Маллен Ньявельт, и Онда, и королевский бард Сатья, и дева Иште со своей приемной сестрой Сиэнде, и девочка Тийе с одноглазой кошкой.
Уходил Ринтэ, которого несли на носилках. И его жена Сэйдире, Лебединая госпожа, и его вечный дед, Тарья Медведь со своей дочерью, Нежной Госпожой Диальде. А бард Нельрун молча плакал, слагая в голове строки тех песен, которые зазвучат уже в новом месте. Он будет жить, чтобы петь, чтобы перед глазами слушателей появлялись картины того, что остается в прошлом, за Вратами. И Онда был с ним, и умирающий Сатья.
— Дядя! — вдруг услышал Вирранд. — Дяденька! — детский звонкий голосок, натянутая струна, вот-вот сорвется. Он повернул голову и увидел девочку в синем плаще с белой меховой оторочкой. Черные волосы были подстрижены надо лбом, и ее детские лицо было испуганно-серьезным. Она ехала верхом, ее серую лошадку вел под узцы мрачный седой мужчина со знакомым гербом Эрвинельтов.
— Госпожа Тилье! — крикнул он, улыбаясь против воли. — Я рад видеть тебя! Где твой почтенный отец?
— Папа умер, — сдвинув брови, проговорила она, сжав губы, чтобы не заплакать. — Теперь я главная.
Вирранд не знал, что сказать. Тилье заговорила сама.
— Его убили твари. Вот я и осталась. Он велел, когда уходил к Провалу, чтобы я позаботилась обо всех. Вот, я и позаботилась…
Мужчина, державший повод ее лошадки, грозно глянул на Тианальта. Вирранд приложил руку к груди и склонил голову. Асиль подъехала к девочке и кивнула мужчине, который почтительно поклонился.
— Госпожа Эрвинель. Я Асиль Альдьенне Тэриньяль, сестра государя Ринтэ и вдова короля Эринта. Прошу тебя, окажи мне честь. Будь в моей свите и позволь оказать покровительство твоему холму.
Девочка подняла на нее серьезный взгляд.
— Мы и так вассалы Полной Луны. А холма у меня больше нет, — губы ее чуть заметно задрожали и нос начал краснеть. Госпожа Асиль быстро склонилась к ней и что-то тихо заговорила.
Вирранд смотрел на двух женщин, вдруг остро осознав, что обе они потеряли все, а впереди была неизвестность. Тилье потеряла отца, Асиль — мужа и, насколько он понимал, и сына. Аньяра пока еще был с ними, Асиль еще надеялась — или обманывала себя — что Аньяра пойдет с ними, но Вирранд понимал, что нет, такого не будет. Аньяра уже не был человеком. И сейчас Асиль цеплялась за осиротевшую девочку, как утопающий за соломинку.
Возможно, это начало истории, которая произойдет уже в ином месте. Вирранд подъезал к ним, улыбаясь.
— Я тебе ореховых лепешек задолжал, — шепнул Тианальт. — Грызных.
Девочка крепко зажмурилась, кивнула и отвернулась, низко опустив голову. Тианальт не осмелился обнять ее. Асиль осмелилась
Они уходили много дней и ночей, в застывшую ночь с неподвижной белой луной, висевшей под кипящей аркой, подобно гигантскому светильнику. Вроде тех, много меньших, что зажигали в Холмах в Ночь Ночей вокруг озер и по берегам рек, на вершинах холмов и в пастушьих домах, под открытым небом.
Ринтэ приподнялся на носилках, глядя назад. Люди выходили из Врат, и мгла медленно, неспешно затягивала ту сторону. Сэйдире поддерживала его с одной стороны, а Майвэ — с другой. Они вышли одними из последних. Народы исхода перемешались, Дневные шли рядом с Ночными, Шенальин-Пустынные, которых было мало, помогали ушедшим из Столицы. Ринтэ улыбнулся, несмотря на грызущую душу тоску и горечь во рту. Он не плакал — слезы перекипали в душе, превращаясь в горестную решимость. Люди помогали друг другу. Люди не различасли своих и чужих, все были равны, все были едины, как, наверное, и их предки в давние времена, вступая в эти самые Врата, через которые теперь они уходили. И он не опасался этой стороны. Были те, кому он доверял, они позаботятся обо всех.
А они доверяли ему.
"Не тот король, в ком королевская кровь, а тот, за кем пойдут".
Когда-то отец сказал им эти слова. Наверное, и этот юный Дневной, и этот безумный Пустынный таковы.
"И я. Не удалось мне уйти от судьбы…"
Боги вышли из Врат последними. Все, кроме одного — высокого, бледного и пугающе прекрасного Господина Смерти. И рядом с ним стояли еще четыре фигурки.
Травяной шлейф Госпржи Урожая и родниковые рукава Госпожи Вод покинули умирающий мир. И лишь копье Огня, Красное копье Силлаты оставалось вонзенным на самой границе.
— Принесите меня туда, — тихо сказал Ринте Адахье, и тот махнул воинам.
Аньяра Железная рука опустился на колени перед носилками.
— Дядя. Дядя…
Больше он ничего не мог сказать, да и что тут было говорить?
— Пусть с нами всеми останется надежда, — прохрипел Ринтэ. — Прощай, и будь счастлив, сын любимого моего брата.
Он не стал оборачиваться, когда его понесли прочь. Он не видел прощания Майвэ и расставания Асиль Ледяного цветка со своим сыном. Вирранд Тианальт тоже смотрел издали, даже не пытаясь представить слов, сказанных между ними в этот час. Когда Асиль последний раз обняла сына и Лань и повернулась спиной к вратам, все ускоряя шаг, словно убегая от неизбежного, Вирранд встал у нее на пути, как скала, и она уткнулась ему в грудь и застыла. Заплакала она намного позже. У нее и Вирранда будет еще двое прекрасных сыновей и ненаглядная дочь, но Аньяра всегда будет незримо с ней все дни и ночи. Когда она почувствовала приближение смерти, она вернулась сюда и велела оставить ее одну. Никто в мире больше не видел ее ни живой, ни мертвой.