Ничейный час
Шрифт:
***
Пустыные никогда не заходили сюда. Предания говорили, что здесь кончаются края людей, и то, что дальше — запретно. Никто не возвращался отсюда, и "увидеть белую дорогу" среди Пустынных означало — умереть.
Но сейчас они смотрели на Великую Белую Дорогу, по которой люди пришли в этот мир. Она была огромна и непохожа ни на что. Она была в три полета стрелы шириной, ровная. Буро-желтые камни и песок словно сами выравнивались и превращались в тускло-белый, ровный ковер дороги.
Они стояли над ней — Райта и трое вождей,
И еще чуть на отшибе ждала она, госпожа Атаэ, мать Вождя Круга. И совсем мало людей были за ней — никто не поверил полукровке. Почти никто.
Райта обвел взглядом заплывающий мглой северный окоем. Пусто. Неужели пусто?
Блеклый и кровавый, два ока смотрели вниз, словно издеваясь. Это было так горько, это переполняло Райту таким гневом и отчаянием, что он стиснл кулаки и закричал, громко, протяжно, как зверь.
И из невероятного далека, из-под мглы в ответ послышалось эхо. Нет, звук рога. Он не знал, кто это идет, но сердце его в мгновение взмыло из бездны до гаснущих небес. Гонец доскакал. Маллен знает! Он увидит подвиг сына! Он будет гордиться им! И Деанта увидит!
В этот момент Райта даже не думал, что Деанта мог погибнуть. Деанта не мог! Деата был лучшим! И Райта будет достоин его!
Каменистое плато здесь резко обрывалось вниз, в долину с Белой Дорогой. И впереди, между крутыми склонами долины студенисто колыхался, перетекал раскаленный воздух, искажая очертания предметов. А, может, и не искажал он ничего, там все само текло и ежеминутно изменялось, и так было всегда? А этим колыхающимся непонятно чем — или из него — вставала Стена. Она мерцала, то появляясь, то становясь незримой, меняясь каждый раз — но это была Стена Мира. Это не могло быть ничем другим.
Конец пути.
Шилороги пятились от обрыва. Райта оглянулся на сопровождавших его вождей Круга. Всего трое. Райта стиснул зубы от унизительного воспоминания. Круг признал его главой. Но ведь пошли за ним к хьяште всего трое. Остальные не поверили ему. Да, старейшины и вожди кивали, соглашались с ним — но когда он, глава Круга сказал — кто пойдет за мной? — всего трое выдернули из земли свои копья. Остальные остались сидеть.
Но все же мать последовала за ним. Она не имела права вождя, она не могла отвечать за весь род Раштанальтов. Но она могла поехать сама. Она не имела права быть в сопровождении вождя Круга. Но она могла ехать поодаль. И Райта был счастлив, что она здесь — и что она не одна. Пусть не все Раштанальты пошли за полукровкой, но все же с ним была не только мать.
Жар клубился внизу. А слева он вздымался огромной аркой, истаивая где-то в вышине, перекрывая широкую белую Дорогу Богов. Раскаленный воздух колебался прозрачной студенистой пеленой, и за ней возникали и исчезали, проплывая, словно в медленной пляске, неописуемые образы. Хъяшта была похожа на текучий лед — если не знать, что это хьяшта.
Стоял самый лютый час ночи — если понятия ночь и день еще существовали в этом мире — но жар пробирал даже здесь, над обрывом.
Райта обернулся на спутников. Они ждали. Они смотрели на него. Нет, он не струсит. Он все сделает. Райта покрепче стиснул копье.
— Я иду туда! — выкрикнул он позорно высоким и резким голосом.
Трое смотрели на него — молодой Айнельт, младший сын законоговорителя, Имарайальт, вождь своего племени, и Тарринельт Темный, молчаливый брат вождя. Он был старшим, но вождем не стал, потому как потерял глаз, а увечный вождем быть не может.
— Там даже жарче чем среди дня, — проговорил Айнельт. — Ты сгоришь. Мы сгорим.
— Так стойте здесь! Я призвал вас в свидетели. Вы все увидите и расскажете без утайки, без лжи! Как Райта Раштанальт, сын Маллена, прошел сквозь хъяшту!
Райта развернул шилорога и погнал вниз. Пыль и мелкие камни взлетали облаком, шилорог высоко закричал, словно захваченный отчаянной решимостью Райты. Они закружились на белом, плотном полотне дороги. Зверь дрожал, опустив голову и отводя взгляд. Райта спешился.
— Уру, друг? — провел он рукой по горячей жесткой длинной шерсти. Она скручивалась от жара и пахла паленым. Шилорог поднял голову и заплакал, косясь на Райту темно-вишневым глазом. — Уру… не плачь. Я не поведу тебя туда, нет. Ты меня жди, ладно?
Райта поднял голову и увидел высоко над крутым склоном одинокого всадника. Всадницу. Мать. Она ждала.
"У каждых врат свой ключ. Возможно, ты и есть такой ключ".
Так говорил Маллен.
"Если ты ключ — иди и открой свои врата".
Так говорила мать.
И Райта стиснул в руке Копье и пошел.
Сначала пошел, а затем побежал, потому, что одежда не должна успеть сгореть. Он перехватил Копье, как если бы бежал на врага. Хьяшта была врагом. Она должна была уйти. Он бежал все быстрее, чувствуя, как дымятся волосы, а воздух начинает обжигать ноздри, а потом и горло, и легкие, и он горит и плавится изнутри и снаружи.
Но добежать! Успеть. Всадить Копье прямо в это, пульсирующее, белое, бесформенное, текучее.
Глаза лопались. Он опустил веки. Всего несколько несчастных шагов, а боль изнутри и снаружи уже дошла до той точки, после которой сознание уже не может ничего, тело будет спасать себя. Если успеет.
Трое вождей и женщина в стороне видели, как бегущий Райта превращался в пылающий факел, а потом цвет пламени из красного стал ослепительно-белым, а Копье вспыхнуло звездой, и пылающий белый комок упал в хьяшту.
Госпожа Атаэ сунула кулак в рот, чтобы не завыть. Нельзя. Женщины Шенальин не плачут.
Хьяшта пошла мелкой рябью, помутнела, как глаз вареной рыбы, и вдруг лопнула, подобно пузырю. Жар по-прежнему клубился внизу, под обрывом слева и справа от хьяшты, но в огромной белой арке светилась черная ночь, полная звезд, и круглая луна. Белая. Не кровавая. И дорога уходила под арку куда-то в темно-синюю блистающую даль, прохладную и чистую.
А под аркой, под белой луной стоял совершенно голый Райта. Сначала он не понял, что жив. Потом изумился и обрадовался тому, что жив. А потом его затопил такой восторг, что он закричал, запрыгал и запел.