Ничто никогда не случалось. Жизнь и учение Пападжи (Пунджи). Книга 2
Шрифт:
Когда я приехал к нему в начале 1990-х гг., после перерыва в несколько лет, я обнаружил, что его окружают бывшие санньясины Ошо.
С некоторым удивлением я спросил его: «Как вы относитесь к тому, что к вам приходят все эти люди, после всего того, что вы говорили об Ошо и его учениках десять лет назад?»
Он нахмурился и ответил: «Ошо шлет мне телеграммы из ада».
До этого единственные контакты с большим количеством последователей Ошо у учителя были в Лонде. Железнодорожный вокзал был перевалочным пунктом, где путешественники, направлявшиеся в Пуну, пересаживались на другие поезда. Днем, если учителю больше нечего было делать, он часто ходил на вокзал, сидел на платформе и наблюдал, как санньясины, едущие в Пуну, переходят из одного поезда в другой. Он находил их поведение, одежду
В начале 1980-х гг. Пападжи часто бодрствовал по ночам, чтобы исследовать различные духовные феномены, которые интриговали его. Особенно его интересовало, каким образом явленное проявляется в неявленном. Он глубоко погружался в Я, чтобы наблюдать за процессом творения внутри себя. Пападжи описывал некоторые из этих ночных вылазок в дневнике, который всегда держал при себе. Многие из его записей напечатаны в главе «Дневники».
Раман, который провел много месяцев с учителем в Харидваре, пока он проводил эти исследования, описывает, каким был Пападжи в этот период.
Учитель проводил ночные часы в чем-то вроде глубокого медитативного транса. На следующее утро, когда он приходил попить с нами чаю, он часто долго и в подробностях рассказывал о состояниях и мирах, в которых он побывал ночью. Иногда по утрам он казался взволнованным ребенком, которому не терпелось рассказать о большом приключении, которое только что произошло с ним.
Однажды утром он появился с запиской в руке.
«Я прикрепил это к двери этой ночью, – сказал он. – Я не знал, останусь ли я жив после этого переживания, и поэтому оставил инструкцию, что делать с моим телом, если я умру ночью. Некоторые состояния, в которые я вхожу, настолько тонки, настолько далеки от физического тела, что для меня есть вероятность не выжить после них. Но что-то заставляет меня продолжать эти путешествия.
Этой ночью я оставил свою дверь открытой. Я не хотел причинять кому-либо неудобства. Если бы я умер ночью за закрытой дверью, утром кому-то пришлось бы выламывать ее».
То же самое произошло и в следующий раз, когда мы оба жили в Бхатья Бхаван. Когда он не пришел утром к чаю, я пошел искать его и увидел, что его дверь слегка приоткрыта. К двери снова была приколота записка, в которой было написано, кому сообщать о его смерти в случае, если он умрет ночью.
Однажды я спросил его, что представляют собой эти внутренние путешествия.
«Опыт Я всегда постоянен, – ответил он, – но, если глубоко погрузиться в него, нет предела открытиям. Это похоже на бесконечную горную цепь. Ты достигаешь вершины одной горы, и видишь вдалеке другую. Ты достигаешь ее вершины, и видишь еще одну. На самых тонких уровнях бытия можно глубоко погрузиться в структуру одного-единственного атома, можно достичь самых далеких пределов вселенной или можно войти туда, где все творение проявляет себя, и даже выйти за пределы этого».
В письме, которое Пападжи написал Роману в 1981 г., он ссылался на эти свои исследования:
Лакнау
20 января 1981 г.
…я очень рад, что оказался в затруднении, достигнув границы своих ожиданий. Я прихожу туда и смотрю вперед, в огромное, все еще не открытое измерение. И я иду дальше. Постоянно продвигаться вперед – это игра, которая мне нравится. Может быть, я никогда не дойду до конца. И если я смогу это сделать, возможно, я не смогу это принять. Я приглашаю тебя присоединиться ко мне. Посмотрим, как оно устроено.
В письме, которое Пападжи написал на следующий год, он рассказывает, что произошло, когда он решил приехать из Лакнау в Ришикеш, чтобы продолжить свою интенсивную внутреннюю работу.
Лакнау
3 мая 1982 г.
Дорогие Раман и Жасмин!
Как вы знаете, я собирался поехать в Ришикеш по одному делу. Я думал, что это займет у меня по меньшей мере полгода, если не больше. Я хотел разгадать нерешенную загадку, которая пребывает вне времени.
Внезапно ко мне пришло понимание. Я не называю это достижением, приобретением, реализацией или даже просветлением. Так редко можно столкнуться с такой ситуацией. Я раньше никогда не знал, не слышал, не читал о таком и сам не переживал ничего подобного. Даже в своих костях я почувствовал сильное и очень странное потрясение. Я не могу назвать это свободой, мокшей или нирваной. Нет ничего, с чем можно было бы это сравнить. Я не могу определить, что это, и все-таки я попробую описать это.
Некая вибрация, которую можно назвать внутренним циклоном, захватила мою душу, ум и интеллект и смела все мои представления о времени и реальности. Раньше я был убежден, что все эти явления сменяли друг друга на фоне сущности, которая недвижима и которую я отождествлял с сознанием.
Теперь я поеду в Гималаи играть, а не выполнять какую-либо работу.
Хотя Пападжи и упомянул о том, что все его прежние представления и переживания в этом состоянии каким-то образом свелись на нет, он не сказал, что пришло вместо них. Много похожих описаний и исследований будут приведены в главе «Дневники».
Раман продолжает свой рассказ:
Хотя учитель, казалось, проводил по нескольку часов каждую ночь погруженным в глубокие внутренние состояния, он не побуждал никого заниматься какими-либо формальными медитациями. Ему нравилось, когда люди вокруг него ведут себя естественно и непринужденно. Когда я познакомился с ним, я все еще был сильно увлечен формальными медитативными практиками. Однажды учитель назвал меня «медитоманом», и я знал, что это обвинение справедливо. Однако учитель позволял мне медитировать перед ним, так как знал, что мне это нравится. Иногда он даже притворялся, что медитирует сам, но для него это была всего лишь игра. Если бы его окружали дети, он бы с удовольствием играл в их игрушки; когда рядом с ним были медитирующие, он играл с ними в медитацию, просто чтобы доставить им удовольствие. Однажды в Рам Мандире, в Лонде, я около двух часов сидел с ним в медитации. По крайней мере, я думал, что мы медитируем вместе. Когда я открыл глаза и посмотрел на него, он все еще сидел скрестив ноги, с закрытыми глазами, но при этом держал возле уха транзистор и слушал комментарии к матчу по крикету.
Учитель позволял мне потакать своей страсти к медитации только до тех пор, пока медитации не начинали давать интересные результаты. Иногда я погружался в экстаз или в транс. Если учитель видел, что это происходит со мной, он тряс меня за плечо, заставлял вставать и идти с ним на прогулку. В Харидваре эти отрезвляющие прогулки были довольно приятными, но если это происходило в Нархи, Лакнау, мне приходилось выходить с ним на многолюдный, шумный базар. Если я был в особенно тихом или чувствительном состоянии, эти переживания были для меня довольно неприятными.
Учитель объяснял свое поведение так: «Не ищи переживаний и не привязывайся к ним. Ты пытаешься схватить то, что не может быть схвачено. Будь нормальным. Будь естественным. Не привязывайся к состояниям счастья. Если ты будешь делать это, ты просто создашь себе больше желаний».
После того как Ом Пракаш прочитал этот рассказ, он прокомментировал его следующим образом:
В то время Пападжи обычно не позволял людям сидеть перед ним с закрытыми глазами. Раман был исключением. Он регулярно входил в эти самадхи или йогические трансы, и Пападжи разрешал ему находиться в них часами. Раман, видимо, в этих состояниях утрачивал представление о времени, поскольку у него было впечатление, что Пападжи выводил его из них сразу же, как только он в них входил. А я помню, что он регулярно оставался в них по нескольку часов кряду. Как сказал Раман, Пападжи в конце концов вмешивался, чтобы привести его в нормальное состояние. Он нажимал точку на макушке головы Рамана, и через несколько минут Раман вновь возвращался в нормальное состояние.