Нифриловая башня
Шрифт:
Он знал, что его слов копейка передать не сможет, но сможет передать заложенный в нее заряд чувств. Васька вышел из теплушки и покорно подставил Мегулу руки для оплетки. Все напряжение прожитого придавило его разом, и им овладело вялое безразличие. Отстраненно смотрел он как старый Лис высвободил из-за ворота висящую на груди деревянную облатку, взял в руки, и та со щелчком распахнулась как раковинка. Внутри облатки оказалась большая пятнадцатикопеечная монета, разлившая в ночной тьме вокруг себя довольно яркий зеленый свет. Таких крупных монет Васька раньше не видал.
Старый что-то тихо пошептал, и свет от монеты перестал рассеиваться во все стороны,
Акимка к тому времени боль перетерпел и поднялся на ноги. Он холодно наблюдал за старым Лисом, и когда тот захлопнул свою облатку, скрыв световую карту, ни с того ни с сего произнес негромко, но четко:
– И навигатор-то у вас каменный, и орбитальные спутники-то у вас поди-ка деревянные.
Глава 4. Акимка
Раньше Аким и представить себе не мог, как это дико неудобно бежать по ночному лесу со связанными за спиной руками. Но Лисы торопились и гнали ребят на пределе их сил. Он часто падал, и тогда следовали крики, ругань и щелчки плети. Он поднимался и бежал дальше. Толи от усталости, толи от невозможности что-то рассмотреть прямо перед собой, темень в лесу – хоть глаз коли, перед его внутренним взором стали плыть необычайно яркие образы из его жизни. В какой-то миг он даже полностью ощутил себя в мастерской деда, где проводил вместе с ним большую часть своего времени.
«Карамба и гигабайт чертей. О, еще одно новое старое слово вылезло: „гигабайт“. Любопытно, что оно значит? Мера счета чертей? В каком-то смысле отзывается, да, чертей можно мерять и гигабайтами, но… нет, навряд ли… можно бы спросить у деда. А может ответ и сам придет постепенно. Так часто бывает. Вылазит какое-нибудь совершенно непонятное и немыслимое слово. Ну, например, „телефон“ какой-нибудь.
Ходишь потом целыми днями и думаешь, что такое этот телефон? Деда достаешь, хотя и знаешь, от него не допытаешься. Он одно только вечно и повторяет: „Все есть в твоей памяти, вспоминай сам“, – ну, и ходишь, вспоминаешь. Бывает, по несколько дней мучаешься. А потом вдруг бац, и вспомнил!»
Аким в очередной раз зацепил ногой за корягу и с размаху шлепнулся на землю. Не имея возможности подставить связанные руки, упал болезненно. Он отплевывал попавшую в рот землю, вынужденно возвращая себя в действительность.
– Это вообще Волк или кто? – кричал несдержанный Мегул, – Или он расшибет себе башку, пока добежит до Невина, или я сам его прикончу. А, отец, нам что-то дадут за мертвого Волчонка?
– Мегул, ты совсем дурак? – вмешался Фидол, – За мертвого Волчонка тебе дадут встречу с палачом. Ты забыл, что находишься в землях клятого волчьего князя?
– Вы бы руки ему развязали, а? – просительно предложил Васька, он воспользовался остановкой, чтобы перевести дух и тяжело оперся о дерево. Видеть, как мучается Акимка, ему было еще тяжелее. На удивление, старый лис согласился.
– Да, Мегул, леший тебя закрути. Развяжи ему руки. Куда он денется от нас. А то мы и впрямь хлопот с ним не оберемся.
Теперь бежать стало немного легче, но все равно очень тяжко. Аким очень-очень
…Да-а, с телефоном тогда вообще случай забавный получился. Ему это слово уже несколько дней покоя не давало. И вот он как-то проснулся утром с предчувствием, что еще немного, и вспомнит, что такое этот «телефон». Они с дедом в тот день сидели в его мастерской. С утра он сунул Акимке лопнувшую втулку от колеса, и дал задание изготовить такую же. Аким снял размеры со втулки и рассчитал диаметры начальной заготовки. При обжиге курень сама по себе усыхает в два с половиной раза, и самое главное здесь рассчитать так, чтобы размер внутреннего диаметра готового изделия после обжига совпал с размером образца.
Он так увлекся работой, что совсем перестал думать про телефон. Когда заготовка была готова, развел огонь в духовке и начал обжигать. Время от времени доставал, смазывал куреневой смолой и снова отправлял в духовку. Для обжига его нужно несколько раз обмазывать, тогда изделие будет не хрупким. Дед в это время по своему обыкновению мастерил очередную хитроумную штуковину, бесполезную в хозяйстве.
Дед, он вообще большой выдумщик и мечтатель. Делает вещи, назначение которых ему одному понятно. Хотя, возможно и ему непонятно. Потому что бывает так, промучается он с какой-нибудь загогулиной несколько дней, потом посмотрит на нее, будто впервые видит, повертит в руках, хмыкнет и в огонь швырнет, и при этом слова не скажет. Аким решил попытаться выпытать у деда, что он там опять мастерит, покуда очередное изделие не полетело в огонь:
– Деда, что опять мастыришь?
– Да вот. Хочу снова пружину попробовать… – отвечает дед.
– Так уже сколько раз пробовал. Невозможно из древесины сделать пружину.
– Ну, металлов в этом мире все равно не существует. Но, я смекаю, тут главное меру обжига соблюсти и количества смолы.
– А зачем тебе пружина? – спрашивает Аким.
– А вот видишь здесь у меня малюсенький молоточек, он будет от пружины приводиться и стучать вот по этой каленой дощечке. И звук будет такой: динь-динь-динь-динь, – говорит дед, стучит молоточком по дощечке и поясняет, – Только с большей частотой.
– Да-а. Для хозяйства ценнейшее изделие под названием динь-динь-динь-приспособа.
– Без тебя, малец, разберусь, что для хозяйства надобнее. Да ты втулку свою проверь, не слышишь, гарью понесло.
– Ах, – вскрикивает Акимка и бросается к духовке. К счастью, пережечься заготовка не успела. Он ловко ухватил ее щипцами, достал и начал привычными движениями наносить смолу. В общем, пока он дожигал заготовку, да полировал от окалины, выкинуть успел из головы дедову забаву.
Как вдруг слышит звук такой, как будто знакомый или напоминающий что-то издается из того угла где дед сидит, мелодичный такой на высокой частоте: дззззззззззззззынь-дззззззззззззззынь. Акимка совершенно мимодумно, держа в щипцах раскаленную втулку, поднес ее к уху и сказал: «Алло». И сообразить-то толком не успел, что опять ляпнул, а дед уже тут как тут, из своего угла говорит таким сахарным голосом и с откровенной издевкой: