Нигредо
Шрифт:
Для Марии Стефании Эттингенской помпезный и шумный Авьен тоже казался золотой клеткой, из которой, однако, она находила возможность сбегать, а Генрих — нет.
— Хлыстом по крупу, ваше высочество! Не бойтесь! — продолжал надрываться старик Йоганн. Кобыла упрямилась. Малышка Эржбет боязливо похлопывала кнутом по лоснящимся бокам.
— Смелее, милая! — императрица помахала дочери.
Игла ревности кольнула сердце. Генрих сжал зубы, чувствуя, как вслед за щеками загорелись уши. Наверное, со
— Генрих! — радостно крикнула она, нетерпеливо подпрыгивая в седле. — Смотри, как я могу!
И выпустила поводья.
Почуяв свободу, кобылка потащила. Эржбет пискнула и взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие, ухватиться за ускользающие поводья, но успела лишь вцепиться лошади в шею. Кобылка дернула шкурой и перешла на рысь.
Оцепенение отпустило мгновенно. Генрих сорвался с места, хотя слишком хорошо понимал, что не успеет. Видел, как подол платья скользнул по мышастому боку, как старый Йоганн негромко крикнул:
— В седло, ваше высочество! Держитесь! Скажите: ти-хо шаг…!
Не договорил. Пискнув, Эржбет соскользнула в пыль. Шляпка закувыркалась, подхваченная ветром.
К калитке они с матушкой успели одновременно.
Генрих дернул сухие доски, раздался треск, а потом истеричный крик Марии Стефании:
— Не трогай! Ради Бога!
Толкнув его плечом, императрица выбежала на площадку, подметая подолом песчаную муку. Генрих остановился, обидчиво раздувая ноздри, и только следил, как сестру с одной стороны поднимает Йоганн, с другой — Мария Стефания.
— Эржбет, милая! Ты ушиблась?
Девочка подняла чистые, залитые слезами глаза.
— Немного…
И тут же спрятала лицо на груди матери, вздрагивая от тихого плача.
— Прошу прощения, ваше величество! — заговорил, оправдываясь, Йоганн. — Шарлотта послушная кобылка, но порой бывает своенравной. Ее высочество достаточно уверенно держалась в седле, и я решил…
— Отныне решать буду я! — нервно перебила Мария Стефания и поцеловала дочь в спутанную макушку. — Не плачь, мое сердце… Пусть у меня отобрали сына, но тебя я никому не отдам!
Ее беспокойный взгляд скользнул над плечом малышки Эржбет, на миг задержался на Генрихе… по спине тотчас разлился зябкий холодок, и он небрежно оперся о загон и заметил:
— Девочке необязательно учиться ездить верхом.
— Вздор! — ответила императрица. — В семь лет я уже отлично держалась в седле, и очень рассчитываю, что Эржбет переймет мою страсть к верховой езде!
Она поднялась, опираясь на учтиво подставленную руку Йоганна и помогая подняться дочери, оттерла ей мокрые щечки.
— Вот так, моя хорошая. Ты
— Да, мамочка, — отозвалась Эржбет, совсем не по-королевски шмыгнув носом. — А ты не уедешь?
— Нет, милая. Я останусь надолго, — снова мягкий поцелуй в щеку, ласкающее прикосновение к волосам. Девочка потянулась, обняла императрицу за шею, и Генрих задержал дыхание.
С тех пор, как его отметил Господь, Генриху не позволялись объятия. О, это было настоящей пыткой, ведь матушка была красива, так красива и недоступна, что он — даже отчаянно того желая, — не мог дотронуться до ее лица.
Подкожный огонь, подогретый ревностью и обидой, злобно куснул изнутри. Генрих прикрыл глаза, выравнивая дыхание.
Считай, золотой мальчик.
Один… два… четыре…
Как в детстве велел учитель Гюнтер.
Эржбет окончательно повеселела и, опередив матушку, подбежала к брату.
— Генрих, ты видел? Я ехала верхом! И махала тебе, а потом упала! Так здорово!
Девочка захлебывалась эмоциями, ее глаза восторженно сверкали, улыбка — до ушей. И ни следа слез.
Внутреннее пламя поворчало и улеглось.
— Да ты настоящая всадница, и вся в матушку, — улыбнулся Генрих, неосознанно протягивая руку, чтобы потрепать сестренку по волосам.
— Генрих! — испуганный окрик возвратил в реальность. Он уже и сам испугался неосторожности и спрятал руки за спину.
— Я не причиню ей вреда, — ответил, будто оправдываясь. — Скажи, я разве когда-нибудь обижал тебя?
— Не-а! — протянула Эржбет. — А покажи, как огоньки пляшут?
— Только не здесь! — Мария Стефания мягко отстранила Эржбет. — Ступай с Йоганном, милая. Увидимся за ужином.
— А ты не бросишь нас больше? — встревоженно спросила малышка.
— Нет, — вымученно улыбнулась императрица. — Обещаю.
Эржбет поверила. Как верил и Генрих, и его старшие сестры — давно замужние и разъехавшиеся одна в Костальерское королевство, другая — в Балию, — верили и всегда обманывались в ожиданиях.
— Вы ведь не продержитесь более двух недель, — с тоской заметил Генрих, наблюдая, как Йоганн уводит принцессу, а конюхи загоняют кобылку, явно повеселевшую после маленькой победы над всадницей.
— Разве ты не рад меня видеть?
Приблизившись, матушка дотронулась до его лица. Генрих глубоко вздохнул, ощущая, как по телу прокатывается теплая дрожь.
— Я рад, — ответил он. — Конечно, рад. Я слышал, как в честь вашего возвращения палили пушки…
— Тебя знобит?
— От волнения.
Она заглянула в его глаза — улыбчивая, все еще красивая высокомерной, зрелой красотой. Щеки подсвечены фарфоровым румянцем, нос тонкий, правильный, в глазах отражено атласно-синее Авьенское небо.