Нигредо
Шрифт:
— Увидите, Имре, — ответил Генрих. — Только это пока не для прессы.
— Я нем как рыба. В конце концов, «Эт-Уйшаг» курируется вами, я лишь скромный редактор. Но я сгораю от любопытства! Что там такое?
— Свеча Шамберлана! — с гордостью произнес Натаниэль, бережно устанавливая на столе конструкцию из нескольких сосудов. — Бактериальный фильтр, который позволяет вычленить сontagium vivum fluidum. Хотите стать первопроходцем, мистер Фехер?
Редактор колебался, и Генрих вполне его понимал. Он и сам, впервые столкнувшись с прибором, испытал
— Пока я прибегаю к хитрости, — подхватил его мысли ютландец. — Стоит добавить пропущенную через фильтр и зараженную смесь в желатин и дать ему застыть. Тогда микроб начинает размножаться и образует колонию, которая становится видна сперва в микроскоп, а потом и простым глазом.
— Если вы утверждаете, что это безопасно… — пробормотал редактор, закатывая рукав и на мгновенье поморщившись, когда в его предплечье воткнулась игла.
— Не опаснее эпидемии, Имре, — сказал Генрих. — Сколько уже их было? — он принялся стаскивать перчатку, перечисляя: — Чума. Тиф. Холера. Оспа. Теперь туберкулез. Они вспыхивают в империи с завидной регулярностью, и Авьен — очаг заражения.
Он подпалил горелку и зачарованно следил, как в фарфоре вскипает фильтрующая жидкость.
— Есть мнение, — сказал Натаниэль, — что эти заболевания вызваны одним и тем же микробом, который передается из поколения в поколение, но видоизменяется в зависимости от многих факторов.
— Чье это мнение, герр Уэнрайт? — осведомился редактор, иронично приподнимая бровь.
— Мое, — отозвался Генрих, и усмешка сразу же стерлась с лица редактора. — Вам не кажется странным, Имре, что вспышки эпидемий повторяются с завидной регулярностью? Настолько регулярно, что можно предсказать, когда случится новая?
— Инкубационный период, — пробормотал Натаниэль, переливая желатин в чашку Петри. — Сперва идет фаза адаптации, при которой симптомы вычленить проблематично… Вы ведь чувствуете себя вполне здоровым, не так ли? — и, дождавшись слабого кивка редактора, продолжил: — Как и я, и Диоген, — темнокожий мальчишка, услышав имя, глянул исподлобья, но почему-то не на Натаниэля, а на Генриха — взгляд круглых эбеново-блестящих глаз был внимателен и насторожен. — Но у многих авьенцев — бедняков, ослабленных недоеданием и изнурительным трудом, — уже началась фаза размножения. Вот, глядите!
Настроив микроскоп, Натаниэль жестом подозвал редактора.
Генрих подходить не стал, бездумно вычерчивая в блокноте наброски, и без того зная, что увидит там Имре: колонию микроорганизмов, гнилостное пятно — средоточие нигредо. Оно будет расти, поглощая здоровые клетки, пока не приведет к распаду и смерти.
— Туберкулез? — услышал Генрих хриплый голос Фехера. На какой-то миг показалось, что отпрянувший от микроскопа редактор уже похож на мертвеца — резко осунувшийся и посеревший, с поджатыми в бескровную нить губами.
— Необязательно, — ответил Натаниэль. —
— А есть ли панацея?
— Есть, — с кривой улыбкой ответил Генрих. — И это я. Натан, покажи Имре образец.
Они обнаружили это совершенно случайно, когда в руках Генриха нагрелось предметное стекло. Тогда и увидели золотую россыпь вспыхнувших и тотчас погасших искр.
Их нельзя было просеять через фильтр Шамберлана, они никак не взаимодействовали с зараженным материалом, и жили, казалось, своей тайной жизнью.
— Мы назвали их холь-частицы, — сказал Натаниэль, подвигая редактору микроскоп. — Их, как и vivum fluidum, нужно изучить самым тщательным образом. Мы с Харри считаем, что при определенных условиях эти частицы каким-то способом входят во взаимодействие друг с другом. Узнать бы только, при каких.
— Жаль, что именно теперь мне придется покинуть Авьен, не так ли? — откликнулся Генрих, выныривая из задумчивости.
— Это ничего! — бодро ответил Натаниэль. — Пока я буду изучать течение болезни. Правильная постановка диагноза — первый шаг на пути к выздоровлению. Но ты сегодня рассеян, Харри. Волнуешься перед отбытием в Далму?
— Я размышляю, почему именно теперь отец решил отправить меня в Далму? — откликнулся Генрих, прочерчивая карандашом последнюю линию — получился изящный завиток, выбивающийся из-под прогулочной дамской шляпки. — Сейчас, когда мы подступили к разгадке так близко…
— Скажи, что тебе просто не хочется покидать свое новое увлечение, — шутливый тон Натаниэля несколько разрядил напряжение. — Кто она? Совсем не похожа на ее высочество.
— Тебе необязательно знать всех моих любовниц поименно, Натан, — заметил Генрих, скрывая улыбку.
— Твои любовницы быстро становятся предметом светских сплетен.
— На этот раз я рассчитываю хранить ее личность втайне.
— Рисуя при каждом удобном случае?
Рассмеявшись, Генрих захлопнул блокнот.
— Как говорит Имре, это не для прессы, друг мой. Займись лучше делом.
— Как будет угодно вашему высочеству, — театрально поклонился Натаниэль. — Но пока рано говорить о каких-то успехах. Вы слышите, мистер Фехер?
— Я услышал и понял, господа, — ответил редактор, все еще нездорово бледный, но постепенно приходящий в себя. — И буду первым в очереди на обследование в вашей больнице, доктор Уэнрайт.
Все рассмеялись, но смех вышел невеселым.
Замешкавшись при выходе из кабинета и пропустив вперед редактора, Натаниэль схватил Генриха за рукав.
— Ты думаешь, Харри, — громким шепотом по-ютландски произнес он, — его императорское величество не просто так отсылает тебя из Авьена?
Генрих не подал виду, что при этих словах по спине рассыпались колючие мурашки, и не сказал, что думал об этом весь последующий день, и радость от долгожданного назначения весьма быстро омрачилась подозрением и тревогой.