Никаких обещаний
Шрифт:
— Почему ты говоришь, — спросил он, — что тебе не следовало рождаться?
— Потому что для матери я стала последней каплей, — Эшли отнесла тарелку к раковине, повернулась и посмотрела на Эрика. Он пристально наблюдал за ней. Ее глаза утратили блеск, в голосе появилась тревога, даже румянец, казалось, потускнел и сошел. — Причиной, по которой врачи решили пойти на операцию фаллопиевых труб, — сказала она, — была склонность матери к частым депрессиям. Она, действительно, очень любила моего брата и заботилась о нем, но врачи понимали, что следующий ребенок станет
Эрик хотел сказать, что Эшли в этом не виновата, он лично рад, что она родилась. Ему хотелось подойти к ней и крепко сжать ее в своих объятиях, рассеяв ту боль, которую он видел у нее в глазах, но он заставил себя остаться на месте и продолжать слушать. Главным сейчас для него было понять Эшли.
— Да-а, тебе нелегко пришлось.
— Да, нелегко.
— А твой отец? Как он обращался с тобой?
— У моего отца была сложная жизнь, — сказала она медленно. — Он старался быть хорошим отцом, пытался заменить нам мать, что было трудно, согласись. Ребенком я очень редко видела его. Он постоянно работал, брался за любую сверхурочную работу, какую только мог получить. Ему приходилось это делать, чтобы оплачивать больничные счета матери.
— У вас не было медицинской страховки?
— Ну, конечно, была. Именно из-за этой страховки папа так и не смог заняться, чем хотел заниматься, бросив свою работу и переехав в Чикаго. Но даже приличная медицинская страховка не могла покрыть всех счетов. Поверь мне, моя мать способна довести счета до невероятных сумм.
— Итак, ты очень редко видела отца, — Эрик начинал представлять себе ее детство: психически больная мать и отец, задавленный работой. — А что представлял собой твой брат?
Она улыбнулась, вспоминая Джека.
— У меня был превосходный брат. Он был необыкновенным. И — о! — как талантлив! Я помню, Джек усаживал меня и беседовал, как со взрослой. Он разъяснял мне методы, с помощью которых представители правительственных и деловых кругов искажают информацию в докладах, чтобы добиться желаемых целей. Теперь я понимаю, что в основном благодаря беседам с Джеком я заинтересовалась службой информации. — Остановившись перед Эриком, Эшли широко улыбнулась: — А знаешь, из тебя получился бы неплохой сотрудник информационных служб. Ты превосходный мастер по части заставлять людей делать то, что тебе хочется, чтобы они делали.
— Например? — он прикоснулся ладонями к рукавам ее блузки.
— Например, заставить меня провести с тобой ночь, а затем рассказать о своей семье. Очень немногие знают правду о моей матери. Я страшно не люблю говорить об этом.
— Все, что ты рассказала, останется между нами, не беспокойся.
— Клянешься честью ниндзя? — спросила она, поднимая правую руку.
— Клянусь честью ниндзя, — пообещал Эрик, поднимая руку, и прежде чем она смогла остановиться, он поймал Эшли за локоть и притянул к себе. — Я убедил тебя брать уроки по приемам самообороны?
— Мне нужно научиться каким-нибудь приемам самозащиты… от тебя!
— Я не враг, Эшли.
Может быть, и не враг, подумала она, но явная угроза, эмоциональная опасность.
— Что тебе нужно от меня, Эрик?
— Ничего такого, что бы ты не была готова дать мне сама.
— Я все та же, какой была и вчера, учти, — говоря это, она понимала, что лжет: ночь с Эриком ее изменила.
— И я люблю тебя такой, — сказал он тихо.
— Но я, вчерашняя, собиралась уехать в Чикаго, как собираюсь это сделать и я — сегодняшняя.
— Понимаю…
Эшли надеялась, что Эрик действительно понимает.
— Поэтому наши отношения… мы просто…
— Друзья. Любовники, — он улыбнулся. — Друзья-любовники. Мы видимся, когда сможем, не предъявляем никаких претензий друг к другу и не требуем друг от друга никаких изменений в жизни.
— Друзья-любовники, — повторила Эшли.
Из этого, может, и выйдет что-либо хорошее, и уж, во всяком случае, так ей гораздо легче строить отношения с Эриком. Больше не будет проклятий в свой адрес за то, что ей хочется невозможного, и больше не будет тоскливых беспокойных ночей, заполненных эротическими снами.
Широко улыбнувшись, она наклонилась к нему:
— Мне кажется, это звучит хорошо — друг!
Весь вторник от беспокойства Эрик не находил себе места. Эшли сказала, что вечером придет к нему на урок, если что-нибудь неожиданно не задержит ее на работе. В понедельник он принес ей форму и научил завязывать пояс. Кроме того, он порекомендовал ей остричь ногти, и она сказала, что подумает, но когда он уходил от нее рано утром, ногти Эшли еще не остригла, и Эрик не был уверен, что она придет.
Его уроки для начинающих, казалось, растянулись до бесконечности, и по мере того, как приближалось время, он чувствовал все нараставшую тревогу, особенно при звуке открывающейся входной двери. И только увидев Эшли, неуверенно стоявшую в дверном проеме, Эрик вздохнул с облегчением.
Она все-таки пришла.
Теперь ему оставалось лишь притвориться, что это просто-напросто новенькая ученица.
Но в то мгновение, когда она улыбнулась, он понял, как ему придется нелегко. А когда Эшли вышла из женской раздевалки, Эрик отметил про себя, что не видел никого еще, кто выглядел бы в кимоно столь сексуально.
И столь неуверенно.
Она отказалась от своей замысловатой прически, завязав волосы хвостиком, под кимоно надела розовую футболку. Без обычного для нее изысканного делового костюма, привычной прически, сережек, колец, браслетов и всего того, что она носила постоянно, Эшли чувствовала себя как бы менее умудренной опытом и выглядела моложе.
Она осмотрелась, ее взгляд упал на Эрика. Он кивнул, надеясь улыбкой вселить в нее уверенность, не раскрывая при этом сути их отношений. Эрик рассказывал Эшли, как строится урок, начинаясь с ритуальных поклонов и слов. Сейчас он ждал благоприятного момента, чтобы после разминки познакомить ее с другими учениками додзо.