Никарагуа. Hora cero
Шрифт:
Между тем, в доме «Болонья» разгорались «страсти по Евгению». Орлов глубоко вжился в роль «отца–покровителя» разновозрастной «семьи», состоявшей из трёх семейных пар и трёх «холостяков». Неделю назад затеял «субботник» по уборке листвы в саду. Кольцов от этой затеи отказался. Её очевидная глупость заключалась в том, что, во–первых, никарагуанцы не убирали упавшую листву для предотвращения высыхания земли во время сухого сезона, (к тому же она служила хорошим удобрением), во–вторых, девать собранный мусор было всё равно некуда, так как мусорных ящиков здесь на улицах не было. Бытовой мусор в специальных мешках вывозили каждое утро уборочные машины, и они не взяли бы другой «груз». Так что, уборка закончилась сгребанием
В субботу Кольцов почти весь день просидел в холле у телевизора. Посмотрел ретрансляцию футбольного матча СССР-Польша 1982 года и 6-ть художественных фильмов.
На следующий день с утра он, наконец, вскрыл потолок и вычистил всё дерьмо, вонь от которого уже не давала спать по ночам. После этого Лида провела «генеральную уборку». Вечером Луис отвёз Кольцовых к итальянцам. Время прошло за пиццей и пивом в разговорах о «войне».
Странность этой войны, как заметил Ренсо, заключалась в том, что в боях фактически не участвовала регулярная армия. Борьба с «контрас» велась, главным образом, отрядами Министерства внутренних дел и «добровольцев» (в основном — учащейся молодёжи из «бедных семей»). В то же время другая часть, как её здесь называли, «пластиковой» (по красочным пластиковым пакетам дорогих магазинов) молодёжи, дети из буржуазных семей, проводили время весело в ресторанах и танцевальных барах.
В университете занятия шли своим чередом, хотя и вяло. Переговоры Кольцова с руководством о лечении Лиды опять не дали никаких результатов, так как вновь всё упёрлось в Абеля Гараче. От Векслера никакой поддержки он не получил. Сильвия сообщила ему, что министр образования Тунерман устроил разнос доктору Кастильо за его рецензию на книгу Александро Серрано «Философия и кризис» (написанную Кольцовым) и президент подал в отставку. Ему предложили место заместителя министра юстиции. Это подтвердил и Хуан Гаэтано, у которого, по словам Сильвии, свои «неприятности», но о них он сам молчал.
За эти дни Сергея дважды вызывали в посольство и в ГКЭС. В посольстве он присутствовал на встрече с прилетевшим из Москвы представителем Госплана, рассказавшим об экономическом положении в Советском Союзе. Затем Чукавин провёл странное совещание по вопросам «политико–воспитательной работы», на котором неожиданно сделал ему «втык». Это было впервые и непонятно, потому что Виктор Петрович знал, что Сергей неделю провалялся в госпитале и по этой причине кое–что, может быть, и «упустил».
В доме «Болонья» прошёл большой «приём» по случаю дня рождения Татьяны Фёдоровны Орловой. Приехал Векслер с женой (большая редкость!), а также Хуан Гаэтано. Всё выглядело прилично, как в добропорядочной семье. Все на время забыли о домашних сварах. Большой стол накрыли в «патио». Виктор произнёс тост «за дружбу». А после этого, на «перекуре» в саду, прочитал Сергею нотацию на предмет «умного и гибкого поведения».
— Ты, что не понимаешь, что сюда дураков не посылают? — восклицал он.
— Да, понимаю, но только представление о «дураках» у меня иное, — спокойно ответил Сергей. — Я знаю, что каждый заплатил дома свою цену за то, чтобы попасть сюда, и сейчас рассматривает пребывание здесь как заслуженный приз. И то, кем каждый был в Союзе, осталось в аэропорту Шереметьево. Сейчас же он, — как говорят никарагуанцы, — «чемпион». Но по воле случая, жребия, а не по заслугам. Все оказались здесь, потому что были «умными». По крайней мере, умнее других. Но ум и подлость вполне уживаются в одном человеке. Иногда ум служит маской подлости, иногда
Векслеру такой поворот разговора явно не понравился.
Вечером подъехали лётчики, но уехали Виктор и Хуан. Сильно выпивший Хуан на прощание (он всё–таки улетал в Москву и был счастлив) сказал Сергею: «я готов умереть за это говно, потому что через несколько лет я буду королём». По–испански это прозвучало выразительно…
Между тем веселье продолжалось. Сергей, не дожидаясь финала, ушёл в комнату. По радио своего магнитофона Sony поймал станцию «15 минут» мятежного «команданте Серо» (Эден Пастора — участник Сандинистской революции, но вскоре после её победы объявивший себя «борцом против марксистов» и сейчас находившийся в Коста — Рике). Было странно слышать программу, начинавшуюся с Сандинистского гимна и наполненную антисоветскими выпадами и угрозами.
В мире всё спокойно, если не считать установки североамериканских ракет в Европе и протестов «мировой общественности» против «вторжения» (?) США в Никарагуа. Громыко заявил, что Рейган ставит Советский Союз перед альтернативой ядерной войны. Франция выслала 47 советских дипломатов, Англия — 3.
Между тем бои в марте на севере Никарагуа продолжались, но не интенсивно из–за сильных дождей. Телевидение передало репортаж о похоронах «Анны Марии», одной из популярных «команданте» сальвадорского партизанского движения, обстоятельства смерти которой пока не ясны. На митинге выступили Литисия Эрера и командующий сальвадорским Фронтом Каэтано Карпио («Маршал»). В Сальвадоре началось большое наступление партизан по всей стране.
Неделя для Кольцова прошла в различных разговорах и переговорах.
«Домашние» пытались втянуть его в разборки между Орловым и «холостяками». Но при его попытке свести стороны вместе выяснялось, что взаимных претензий нет. Сергей понимал, что за спиной Евгения маячит Татьяна Фёдоровна, и ему приходится «выкручиваться». Вновь возникло напряжение внутри «тройки». Николай Максаков вертелся между Колтуном и Кольцовым, не желая ссориться ни с тем, ни с другим. Однако вопросы требовали решения…
На совещании в Департаменте Вероника, крупная мулатка лет тридцати пяти, сменившая Хуго Мехия на посту директора, в присутствии Кольцова неожиданно подвергла критике его лекционный курс. Через день у них состоялся разговор на ту же тему. «К такому курсу надо относиться очень серьёзно», — заявила ему Вероника. Имелся в виду курс «истории марксистской философии», который начал читать Кольцов для «аспирантов» (студентов–стажёров). Очевидно, что это кому–то из университетского руководства не понравилось. Сергей догадывался, «кому» и отнёсся к этому спокойно. Для него сейчас было важно осуществить свою новую идею: подготовить несколько толковых молодых ребят для направления на учёбу в Советский Союз. До сих пор никарагуанцы отбирались на учёбу в Союз и соцстраны, главным образом, не по образовательному, а по политическому критерию. Университет и CNES к этому имели лишь формальное отношение. В результате отправлялись, как правило, «хорошие» ребята, но иногда даже без законченного школьного образования. Советские преподаватели к их отбору не привлекались.
Его идея получила горячую поддержку Хуана Гаэтано. Кольцов познакомил его с первым кандидатом Марио Гутьерресом. Парень — лет двадцати двух — ему очень нравился своим живым умом и твёрдым характером. Руководство университета отнеслось к этой идее без интереса. Он понимал, что за этим стоит. Поэтому вёл разговоры с ребятами очень осторожно, что бы их не «подставить» раньше времени. На днях Хуан сообщил, что в CNES Марио утвердили кандидатом на учёбу в Советском Союзе. Это была маленькая победа Сергея. Значит, здесь он находился не зря!