Никарагуа. Hora cero
Шрифт:
Со стороны их разговор выглядел странным. Два никарагуанца «нападали» с вопросами на советских журналиста и философа, которые пытались объяснить им своё понимание феномена Сандинистской революции. Гаэтано учился, а Тальма неоднократно бывал в Советском Союзе, и они, как «социалисты», пытались проводить параллели с «Октябрьской революцией» и её последствиями в России. Кольцову пришлось с большим трудом убеждать своих оппонентов в том, что между этими двумя революциями — «большая разница».
На следующий день Луис забрал Кольцовых на просмотр чилийского документального фильма. И хотя просмотр не состоялся, Сергей познакомился с чилийской колонией. Многие учились в Москве и хорошо говорили по–русски. После
Вечером нагрянули Франсиско — Серхио и Норма, вместе поужинали, поговорили о делах «церковных», так как Норма — католичка, а её супруг от религии «отрёкся», а теперь «сомневался».
Таким образом, с переездом Кольцовых в город их «светская» жизнь стала более интенсивной. Это позволяло не только расширять контакты, но и сократить до необходимого минимума общение с соотечественниками, которые предпочитали коллективный отдых «по–советски». Теперь часто Луис заезжал за ним утром и отвозил в университет, или Хуан забрасывал после работы домой. Лида, постепенно овладевая азами испанского, умела находить общий язык с друзьями Сергея, быстро превращая их в «своих». Они её обожали и не догадывались об их семейной драме…
В понедельник Кольцов на работу не поехал, остался «дежурным» по дому. Таково было решение мужчин, так как на весь рабочий день женщины с детьми оставались дома одни, не зная языка и не имея возможности связаться, в случае необходимости, с мужьями по телефону. Сергей отвёл Лиду в военный госпиталь, так как в последние дни у неё разболелись зубы. Но это не изменило её настроения. Теперь её бойкот выражался в отказе заниматься приготовлением еды. И ему приходилось часто «перекусывать» в ресторанах, так как дома толкаться с женщинами на кухне было стыдно.
Вечером после работы нагрянул Колтун и провёл собрание группы, зачитав свои «декреты». Первый гласил об обязательной оплате питания в университетской столовой, второй — об отмене дежурства по домам. Всё это было ерунда, но Евгений, таким образом, заявлял свои права «старшего», игнорируя, при этом мнение парторга Кольцова и профорга Максакова. Он был полон оптимизма. Сергею было противно на него смотреть, но Колтун его трогать пока не решался. За него это уже пытались делать другие. Бек на собрании высказал ему ряд «претензий». Интересно, как «восточные» люди шкурой своей чувствуют перемену власти!
Разговор об этом Кольцова с Векслером в CNES ничего не дал: «я умываю руки», — был его ответ. Но всё–таки встреча в ГКЭС «тройки» с Рябовым в присутствии Векслера состоялась. Рябов «возмущался» Колтуном. Но тот предъявил письмо Владимира Кордеро, в котором заявлялось, что университет не имел никаких претензий по «зубному делу». Он тут же был прощён и аудиенция закончилась. «Любит он его», — констатировал по дороге домой Николай. Сергей понимал, что теперь на него обрушится «возмездие».
В CNES Кольцов узнал новости от Эрвина и Сильвии, что их «идеологическую комиссию» распускают, и доктор Флорес подал в отставку. С Хуаном они побывали в «Yerba Buena» («Хорошая Трава»), книжном магазине–кафе, которое содержала соцпартия. Хуан купил ему книгу о Хрущёве (английского автора) и вручил для «ознакомления» машинописную «рукопись» книги «Философия и кризис». Затем дома они поговорили о судьбе Эрвина и вообще об идеологической политике Сандинистского Фронта.
— Послушай, Хуан, ты можешь мне объяснить идеологическую позицию Фронта? — спросил Сергей у своего друга. — Сандинисты не хотят, чтобы их называли «марксистами». В стране
— В то же время они стремятся к членству в «Социнтерне» и набиваются на дружбу с «социалистическими» правительствами в европейских странах, — продолжил Хуан. — Всячески заигрывают с соцпартией, которая, однако, от них дистанцируется из–за неопределённости их идеологического кредо.
— Но, смотри, Хуан, они выступают от имени «народа» Никарагуа, включая в него и буржуазию, которая их игнорирует. Сандинистское руководство идёт на все уступки «правым» оппозиционным партиям и церковному клиру, которые поносят его во всех средствах массовой информации и за рубежом. Неужели сандинисты настолько наивны, что всерьёз рассчитывают на поддержку буржуазии?
— Думаю, что нет. Но важно другое. Пользуясь, действительно, поддержкой крестьянства и молодёжи «среднего класса», сандинисты пока ничего не могут им дать. Даже защиту… Ты представляешь, немало людей из средней буржуазии, — «крупная» буржуазия покинула страну, — открыто сочувствуют «контрас», в рядах которых есть их родственники.
— Но ведь это — своеобразная «пятая колонна» в тылу Сандинистского Фронта, — заключил Кольцов…
21-го числа отмечалась годовщина со дня его смерти Сезаря Аугусто Сандино, героя национально–освободительной войны 30-х годов. Кольцов с Хуаном, Орловыми и коллегами по Департаменту посетили Никоноомо, городок, где родился и провёл детство Сандино.
Они осмотрели небольшой домик его отца, в котором собраны некоторые вещи прославленного «генерала Свободы» и его фотографии. В частности — фотография Сандино с президентом страны Сакасой, который был обязан генералу своим возвращением к власти, и Сомосой–отцом, директором Национальной гвардии, по приказу которого Сандино был убит. Во дворе дома — небольшая скульптура Сандино, у которой состоялся короткий импровизированный митинг. Покинув дом–музей, все отправились обедать в соседний посёлок Масатепе, где был ресторан. Возвращались на рейсовом междугороднем автобусе, так как университетский автобус за ними не пришёл. По дороге остановились в местечке Сан — Маркос — родине Анастасия Сомосы, у отца которого управляющим служил отец Сандино. В Манагуа въезжали по северной дороге через «Крусеро».
Вечером того же дня Луис пригласил к себе Кольцова и Орловых на чилийские чебуреки и шашлыки. Потом подъехали эквадорец Пако Фьерра, итальянцы Ренсо и Маргарита, Химена с мужем. Так что собралась почти вся философская секция. Пели чилийские и итальянские песни под гитару. Много выпили. Разъехались по домам поздно. У Сергея всю ночь раскалывалась голова (давление измерить здесь было нечем).
В воскресенье утром Кольцов сходил в соседний ресторан пообедать и просидел весь день дома, читая книгу о Хрущёве, из которой ничего особенно нового он не узнал. Автор явно пользовался советскими источниками. Потом посмотрел рукопись, оставленную Хуаном, которая была написана в антимарксистском духе. Вечером он посмотрел по телевизору концерт–шоу Камило Сесто. Это были немногие минуты отдыха в доме, так как его соседи–соотечественники не интересовались латиноамериканской музыкой. Да и художественные фильмы они смотрели весьма редко, не владея в достаточной мере английским и испанским языками. Так что основными зрителями телевизора были дети, которые весь день смотрели свои «мультики». И благодаря этому начинали общаться между собой на какой–то только им понятной смеси трёх языков, и уверено объясняли своим родителям содержание фильмов. Сергей подружился со смышлёным сыном Ромашиных пятилетним Данькой, с которым всегда находилась общая тема для «мужского разговора». Данька напоминал Сергею старшего сына от первого брака, которому было одиннадцать лет, и который сейчас находился в мидовском интернате в Подмосковье.