Никель. Истории ледяных менеджеров
Шрифт:
До сих пор справа и слева от трассы Алыкель – Норильск видны полуразрушенные «щиты Потапова» – уникальное изобретение инженера-заключенного, придумавшего лучший, как доказала практика многих десятилетий, способ защиты железнодорожных путей от заносов в снежные зимы. Эти так называемые ветронаправляющие заборы «активного действия» впервые поставили в зиму 1944–1945 года между станцией Надежда и шахтой «Западная». Первые 420 метров забора показали блестящие результаты: несмотря на суровую и снежную зиму, они позволили вывезти угля в три раза больше, чем в предыдущие зимы. Примитивные, на первый взгляд, сооружения оказались самым удобным,
В советские времена щиты Потапова защищали от метелей железную дорогу до аэропорта, по которой ходили электрички. С их отменой при капитализме стали не нужны и щиты Потапова.
Когда в Норильске появились первые банкоматы (и, похоже, они там появились одними из первых за полярным кругом), с ними тоже было много курьезных случаев. Главный из них связан с морозами. При сильных минусовых температурах у банкоматов, стоявших лицом на улицу, смерзались резиновые «губы», из которых вылезают купюры. Поэтому их ставили поглубже в здание, ближе к теплу. В городе, на открытом пространстве ни одного не было. Поэтому и деньги снять можно было только днем, когда были открыты магазины и другие публичные заведения. А еще в них поначалу редко была наличность. Поэтому люди часто в магазинах предлагали рассчитаться за клиента с кэшем карточкой, а получить взамен деньги.
Крайности климата, как отмечает Лаборатория полярной медицины, для людей даром не проходят. В полярную ночь чаще появляется агрессивность, случаются нервные срывы, фиксируется всплеск конфликтов в коллективах и случаются самоубийства среди молодых. Полярный день вызывает нарушения сна, также бьет по нервной системе.
Другой фактор, негативно влияющий на норильчан, – сильные, как нигде в России, перепады давления и температуры (до 20–25 градусов). Идешь в магазин при минус десяти, выходишь через полчаса – уже под сорок. Соответственно прыгает и давление – подчас на десяток миллиметров ртутного столба в сутки. Этот климат смертельно опасен для людей, у которых не самое здоровое сердце, гипертоникам здесь делать нечего.
Все вместе взятые природные катаклизмы вызывают изменения на уровне клетки – деструкцию внутриклеточной мембраны. Не случайно при советской власти разрешение на работу в Норильске нужно было получать у докторов, медицинскую комиссию должны были пройти все члены семьи.
У 20–30-летних резервные возможности организма резко снижаются после пятнадцати лет жизни здесь, у 30–40-летних – после десяти, у 40–50-летних – после шести. Все болезни проявляются здесь на 5–7 лет раньше времени.
У поживших на Севере после сорока лет появляется синдром иммунологической недостаточности. Даже вернувшись на «материк», они рискуют умереть гораздо раньше «намеченного срока».
Сейчас трудно судить, с какой целью Лаборатория полярной медицины ознакомила норильские СМИ в конце 1990-х со своим знаменитым исследованием «Особенности адаптации здорового и больного человека в условиях Крайнего Севера». Основной вывод из текста, с которым ознакомились журналисты, – срочно нужен вахтовый метод.
Приводилась страшная информация: среди рабочих и служащих никелевого завода каждый пятый страдает хроническим бронхитом, каждый четвертый – в стадии «предболезни». Здоров лишь один из двадцати. Среди работников медного завода – заболеваемость кожи и подкожной клетчатки.
Скорее, это был чей-то заказ. Не случайно тогда в федеральных СМИ появились несколько статей о вреде проживания за полярным кругом. «Север безжалостен к северянину, – писал один из журналистов. – Но северяне не слишком-то склонны разделять общую участь. Они считают себя особенными и пострадавшими уже потому, что сюда приехали. С одной стороны – медный завод, с другой – никелевый. Оба выбрасывают дикие объемы сульфатов, поэтому совершенно не важно, откуда дует ветер. Все это вместе объясняется в официальной справке экспертов: „Оценивая комплекс воздействия разных факторов на психофизическое состояние человека, можно говорить о том, что после 7–10 лет проживания на территории Норильского промышленного района начинаются необратимые изменения в организме человека“. Четыре часа лета из Шереметьева – и вот я вижу перед собой этих людей с необратимыми физиологическими изменениями. Человек – адаптивное животное. Дух захватывает от того, что я общаюсь уже не совсем с людьми, да еще в городе, которого как бы уже и нет».
Это была лучшая заказуха из всех нами виденных.
Люди в Норильске, конечно, обычные, необычные только условия жизни. Хотя, как посмотреть. Пусть не такими аномальными, но холодами, например, россиян не удивить. Да и вообще Крайний Север занимает 70 % территории РФ, и живут тут 11,5 миллионов человек, то есть примерно 8 % населения страны.
А проблем с экологией хватает во многих регионах. Во всех городах самым страшным загрязнителем давно стали автомобили. В Норильске выхлоп хотя бы ветром в тундру уносит.
Глава 3. Heavy metal
Проблема с экологией долгие годы портит жизнь пиарщиков «Норникеля». Компании хотелось рассказать об успехах в кризис-менеджменте, налаживании жизни в городе, но по итогам любого пресс-тура в Норильск на выходе получалась куча статей, в которых обязательно говорилось про отвратительную экологию. И тогда любой самый вкусный информационный повод шел коту под хвост.
Даже если поездку устраивали зимой, когда свежий арктический ветер из тундры проветривает город, и журналистам не доводилось глотнуть не только заводского выхлопа, но даже обычного автомобильного смога, в итоге все равно выходил негатив.
«Скелетами вздымаются к небу мачты телеграфных опор, уже годы, как с них сорваны провода; изъеденные ржавчиной остовы грузовиков и стальных контейнеров тысячами громоздятся у дорожных обочин; густые клубы сажи поднимаются из огромных труб разрушающихся заводов…» – писал один известный немецкий журнал.
Как опровергать такое? Тем более что написанное – почти правда. Да ладно бы это читали только в Германии, но ведь такие тексты переводили и размещали в российских СМИ во время информационных войн. Приходилось отражать атаки. Журналисты, бывшие по эту сторону баррикады, парировали: мол, да, действительно стоят телеграфные опоры с порванными проводами, но стоят-то они уже тридцать лет, так как параллельно им проложены надежные бронированные кабели. Читателя ненавязчиво подводили к мысли, что провода порвали не Потанин с Прохоровым.
Приходилось признавать и скопление всякого хлама на свалках: мол, это проблема не только Норильска, но и всей российской Арктики, которая с советских времен завалена ржавым железом. Особую пикантность тундровому пейзажу придавали монбланы порожней винно-водочной стеклотары, так как в Норильске, в отличие от «материка», ее на обмен не принимали.
Во время информвойн в ход шло все: например, чтобы нарисовать еще более мрачную картину, журналисты из вражеского стана писали о темном городе, в котором даже нет фонарных столбов. «Норникелевские» парировали: светильники специально крепят к домам, чтобы, во-первых, столбы не ломало пургой, а во-вторых, чтобы они не мешали снегоуборочной технике. Кроме того, из-за полярной ночи этих самых светильников столько, что в итоге дороги, тротуары и дворы освещаются раза в четыре сильнее, чем в столицах.
Конец ознакомительного фрагмента.