Никоарэ Подкова
Шрифт:
Батяня Некулай умолк и гневно оглянулся. У бедных селян слезы капали из глаз и падали в пыль, устилавшую двор.
Седой пастух тихо спросил:
– Отчего ты осерчал, добрый человек?
– Оттого, что иные глупцы едут туда, откуда я прибыл. Скажите-ка мне, люди добрые, что я буду делать на богомолье в пустыни? Надену юбку и платок? Брошу саблю и возьмусь за метлу? Опять глядеть на злобу и притеснения? А в нашей вольнице живут свободные люди. Без тех порядков, какие я у них узнал, жизнь мне не мила.
– Поступай, как душа велит, - лукаво заметил пастух Пахомий.
– Поступлю, как душа велит, - с расстановкой произнес батяня Некулай, в упор глядя на него.
– Я возжаждал покоя. Иные пошли служить на жалованье шведскому королю Юхану либо немецкому кесарю. Побывали там, да вот уж начинают приходить обратно. Не по вкусу им тамошняя еда, ни речь чужая. А я вот думал угомониться в обители, да, видно, не придется - иначе поступлю.
– Думаешь, добрый человек, воротиться к Порогам?
Батяня Некулай раздраженно крикнул:
– Да! И будь проклят, трижды проклят тот, кто поступит иначе!
Пахомий снова подошел к нему, взял за правую руку и поцеловал.
Оба путника, приехавшие с севера, взглянули друг на друга блестевшими от волнения глазами.
Батяня Некулай уселся, положив на землю седло.
– Тут мы заночуем, брат Иле, - говорил он, - а через три недели постучимся в ворота Черной Стены, попросим приюта у матушки Олимпиады, около новой часовни, которая возводится в память усопшего Иона Никоарэ Водэ. Там найдем мы и дьяка - он читает в книгах и сторожит могилу в скале.
И добавил, глядя вдаль:
– Братья пастухи и братья крестьяне, поведал нам дьяк Раду, что государь Никоарэ промелькнул, точно сон народа. И, свет от света, возгоримся мы от его неугасимого духа и другие возгорятся после нас.