Никодимово озеро
Шрифт:
Они оказались теперь лицом друг к другу, и в свете лампы, что была между ними, глаза Алены заблестели. Сергей подумал - она что-нибудь скажет. Но Алена передвинула лампу на край стола, и глаза ее потускнели, а когда она убавила огонь до крошечного — потухли вовсе.
Доделав голубя, Сергей расправил промокашку. Заметил, что ею не пользовались, спросил:
– Из чистой тетради?..
– Из чистой, — ответила Алена, глядя ему в лицо и не обращая внимания на то, чем занимаются его руки.
Сергей смял промокашку и щелчком отправил
– Зачем соришь? — сказала Алена.
– Хочу быть живее... — натянуто сострил Сергей.
– У тебя не получится, — сказала Алена.
Говорила она вызывающе, а лицо было беспомощным. Уголки сомкнутых губ опустились и время от времени напряженно вздрагивали.
И Сергей почему-то вспомнил складной охотничий нож, что Алена везла в подарок Лешке.
– Ничего не поймешь, — сказал Сергей про тетрадь. — Дневники у всех глупые. Я читал у некоторых...
– Глупые — если для кого-то. А для себя — нет. У меня тоже есть дневник, — сказала Алена, и голос ее дрогнул. — Я тоже глупая?
Перегнув тетрадь пополам, Сергей зачем-то пошелестел страницами, отпуская их одну за другой. Взгляд его задержался на первом афоризме: «Хорошо море с берега...» И Сергей стал перечитывать его, потому что не хотел смотреть в глаза Алене, потому что знал ее другой — уверенной в себе, дерзкой, «хуже сотни правонарушителей», а не такой пришибленной, и подумал, что это останется у нее навсегда... Лешка свинья, конечно. Это у него с училища всякие штучки начались: «Хорошо море с берега...»
Алена захлопнула тетрадь перед ним, резко поднялась и отошла к окну. Волосы тяжело переместились на спине, когда она взялась рукой за верхнюю перекладину рамы и, глядя в окно, склонилась головой к плечу.
Минуту или две она молчала, потом спросила в темноту:
– Почему ты ничего не скажешь, Сережка?
– А что говорить?.. — вопросом на вопрос ответил Сергей.
Когда она оглянулась, ему показалось, что глаза у нее влажные.
– Это правда, Сережка, что только последняя любовь женщины может удовлетворить первую любовь мужчины?..
– Откуда я знаю! — Сергей отпихнул от себя тетрадь. — Когда узнаю — скажу.
Алена подошла к нему, взяла тетрадь и аккуратно выправила ее ладошками.
Ты же все читал, а молчишь... — упрекнула она. И добавила движением головы подчеркивая каждое слово: — Его, Сережка, запутали.
Сергей хмыкнул, не совсем уверенный в том, кто кого запутал, и что Алена имеет в виду.
– Смотри! — наугад открыв тетрадь, Алена перевернула несколько страниц! — Ведь он что-то скрывает! Его кругом обманывают! Чего он боится? Что такое «притырить надо»? С кем он хочет порвать? Здесь все очень запутано!.. Теперь понимаешь, Сережка; зачем мы ходили к ним?
Он понял это, прочитав несколько первых заметок в тетради, и как раз думал о своих новых открытиях. Но ему был чуточку неприятен этот слишком рациональный со стороны Алены подход к делу. Хотя, если вопрос стоял
– Иди спать, Алена! Утро вечера, мудренее.
Алена в; упор смотрела на него, и по лицу ее было видно, что уходить она не собирается.
– Ты не замечал, Сережка, что, когда хочешь схитрить, у тебя плаза бегают? Вот так. — Алена показала: из стороны в: сторону:. — Если ты. задумал: что нибудь — я с тобой. Понял?
Это Сергей понял без объяснений. Но возразил:
– Не твое это дело, Алена... — И с досадой; заметил, что действительно глянул при этом, чуть-чуть в; сторону от нее. Пересилил себя. — Я ведь отлично все понимаю.
Ничего ты не понимаешь, Сережка, — строго; как бы даже с укором, сказала; Алена;. — Ведь он же нам друг?
– Значит, это наше дело: твое и; мое. Ты думаешь, что он обидел меня? Пусть... Думай! — она вдруг повысила голос. — Сейчас, Сережка, не это главное; и ты не имеешь права думать об этом! — Губы ее задрожали. Но Алена все же умела владеть собой. — Совсем не имеешь права!.. Понял?..
Теперь она могла бы заплакать, Не заплакала. Сергей покаялся, что затронул: эту скользкую- тему. Но следить за изломами настроения Алены - ни на что другое в жизни времени не останется.
* *
*
Чем ближе подходили к усадьбе, тем осторожнее ступали кедами по влажной хвое. Разглядеть тропинку было невозможно. Шли, ориентируясь по памяти, от ствола к стволу, что еще угадывались в темноте. Луна теперь вовсе не показывалась; тучи проплывали где-то ощутимо низко над землей, а в кронах кедров шуршал ветер; и пахло близким дождем.
Сергей шел впереди и время от времени оглядывался, не слыша Алениных шагов за собой. Но Алена не отставала, пригибаясь и ускоряя шаг там, где пригибался и шел быстрее Сергей, останавливалась, когда останавливался он.
Тело хромой бабки Татьяны куда-то увезли накануне в черной машине. И все же они пробирались к пепелищу с той непроизвольной кошачьей собранностью, какая появляется на пороге опасности. Так, лет шесть-семь назад они пробирались вместе с Лешкой на деревенское кладбище, заранее готовые к встрече со всей кладбищенской нечистью: от вурдалаков до неприкаянных, существование которых так по-современному категорически отрицали днем.
Но то, что ожидало их на пепелище, превзошло самые невероятные предположения. Не зря, видимо, «чуяло» сердце вчерашней бабушки, которая говорила, что одна беда не ходит.
Они приближались к пепелищу вдоль озера и были уже неподалеку от границы кедровника, где начинался огород бабки Татьяны и где недавно еще вольготно кряжились, а сегодня торчали горелыми пиками несколько одиноких кедров.
Они застыли на полушаге, когда к шороху ветвей над головой и легкому поскрипыванию кедровых стволов примешался новый звук, не принадлежащий лесу...