Никогда не было, но вот опять. Попал
Шрифт:
Дед ухмыльнулся и двинулся к страдальцам. До двоих наконец-то дошло и, опасливо косясь на деда, они порскнули из хаты. Итальянец из избы не пошел и вновь забубнил что-то по итальянски.
— Чего это он опять? — спросил я у Бабы Ходоры.
— Говорит, что не может оставить сеньора Фальконе одного, особенно с этим сумасшедшим малолетним «лаццерони», которого мы, почему-то слушаемся. — Подпустила шпильку ехидная бабулька.
Ишь ты, «лаццерони» значит. Кто окончил советскую среднюю школу, да еще при этом прочитал убойный роман «Как закалялась сталь», тот слово «лаццерони» знает. Прикид мой ему не понравился. Мы тут с Архипкой к камуфляжу привыкаем,
По тому, как дернулись усики у сеньора Фальконе во время тирады верного Серджио, я предположил, что не все так просто в этом тандеме проходимцев. Похоже этот Серджио не столько охранник, сколько наблюдатель и контролер за действиями главного охотника за артефактами.
— А черт с ним, пусть остается. — После недолгого раздумья решил я и обратился к Фальконе:
— Ну что ж сеньор Фальконе, или как там твое настоящее имя? А впрочем, к делу это не относится и ваше настоящие имена нас совершенно не интересует. Интересует же нас совсем другие вещи.
Во первых: почему вы решили, что подданная императора Российского должна отдать вам, семейную реликвию, которую вы почему-то называете «ларец Парацельса», хотя она никаким ларцом не является? — дернувшегося отвечать итальянца я взмахом руки остановил и продолжил:
— Во вторых: вещица эта уникальная, можно сказать единственная в своем роде и потому бесценная, или если уважаемая Феодора Савватеевна захочет ее все таки продать, то уж совершенно не за жалкие две тысячи рублей которые мы у вас изъяли. — Я снова жестом остановил пытавшегося что-то сказать итальянца:
— И в третьих: если вы вдруг захотите надавить на нас морально, ну, то есть, загнуть нам, что нибудь про Господа бога нашего или святости Святого Престола, то можете на эту ерунду слюней не тратить. В отличии от вас мы люди достаточно образованные и историю папства немного знаем и поверьте, лично у меня эта история, хороших чувств не вызывает, скорее даже наоборот.
— И в четвертых: благодарите своего католического бога за то, что он свел вас с очень благородной и сострадательной женщиной, иначе вы бы уже кормили раков в местной речке. Савватеевна переведи.
— Не надо переводить. Я понимаю по русски. Говорю плохо. Мы находимся здесь с разрешения ваших властей. Вы не имеете никакого права нас убивать, это незаконно.
— Не законно говоришь. А ты погляди вон в то окошко. Поглядел? И что там видишь?
— Ничего не вижу — лес один да снег.
— То не лес. Тайга это. Ты в Сибири, дядя! А здесь закон — тайга, медведь — хозяин. Ты же не припрешься на Сицилию требовать у местных мафиозо чего либо. Ну а Сибирь для тебя, та же Сицилия, только гораздо хуже, уж очень большая и очень холодная, да и мы не бандиты, скорее даже наоборот. Это вы для нас бандиты, варнаки по нашему, только европейские потому и цацкаемся с вами, своих уже бы давно под землю спровадили. Вон у деда моего спроси сколько варнаков он прибил. — Дед подыграл мне сказав:
— Дак кто ж их считает варнаков этих. Не будут пакостить и мы их не тронем.
— Вот видишь, глас народа — глас божий. Вы нас не трогаете и мы к вам со всей душой.
— Что вы хотите? — осознав бесполезность прений, спросил охотник за артефактами.
— Мы? Мы вообще-то ничего не хотим, это вам, от нас что-то нужно. А если вы насчет пресловутого «ларца», то я уже вам сказал, что тех денег, что есть у вас с собой совершенно недостаточно, чтобы выкупить эту вещицу, тем более, что уважаемая Феодора Савватеевна продавать ее или, упаси бог дарить, совершенно не хотела, но настойчивость и бесцеремонность Ватикана ей надоели. Вы же не первые проходимцы, кто по заданию «Святого Престола» преследует её и её родственников, с целью завладеть «ларцом». Поэтому она готова продать вещицу за вполне небольшую сумму в десять тысяч серебряных рубликов. А посему, хватаете свои денежки, ну за исключением золотых монет, которые я у вас забираю, как компенсацию морального ущерба, нанесенного вами этой благородной женщине, и катитесь назад в «Вечный город». А уж там пусть решают ваши работодатели. Короче! Десять тысяч на «бочку» и «ларец» ваш, хоть в сундук его прячьте, хоть на божничку ставьте.
Надо сказать, Фальконе не все понимал и знахарке приходилось иногда переводить, но и здесь была засада: она не понимала кой какие словечки, переспрашивала и зависала. Намаялся я с ними. Но в конце концов общими усилиями донесли сермяжную правду до европейских ушей.
— Десять тысяч? — оторопело сказал Фальконе. — Но это очень большие деньги. Я должен посоветоваться.
Я засмеялся:
— С кем посоветоваться? Телеграмму что-ли отобьешь или по телефону звякнешь? Так я тебя разочарую: нет у нас в Сосновке ни телеграфа, ни тем более, телефона. Да и в Барнауле пожалуй телеграфа нет, разве только в Тюмени. Но до Тюмени вам пилить и пилить.
— Есть в Барнауле телеграф. Уж лет двадцать как поставили. — Поделилась информацией знахарка.
— Вот как! — Искренне удивился я, считавший Барнаул девятнадцатого века глухой дырой. — А я и не знал. Может и телефон там есть?
— Нет там никакого телефона, телеграф только.
— Ну это все равно. И до Барнаула не один день добираться. Так что забирайте свои денежки и валите отсюда по быстрому.
— Хорошо! Аббат Бальцони предусмотрел и этот вариант. — с этими словами он покопался в своей одежде и достал суконный мешочек и подойдя к столу высыпал из него десятка полтора прозрачных камешков. — Это должно стоить больше десяти тысяч.
— Вот жук! — восхитился я. — Это алмазы?
— Это бриллианты!
— И я должен поверить тебе на слово?
— Ну это можно проверить у ювелиров.
— Во как! У ювелиров! Тятя, где у нас тут ювелиры?
— Чаво, Чаво? Какие левиры? — снова подыграл мне дед.
— Вот видишь: человек даже слов таких не знает. Савватеевна, а ты в камнях разбираешься?
— А как же! Разбираюсь! Как свинья в апельсинах. Хотя погоди — остались от бабушки кой какие украшения. — Знахарка покопалась в недрах своего сундука и достала шкатулку, из шкатулки вынула коробочку отделанную алым бархатом, открыла.
— Блин! Савватеевна! На хрена ты показываешь этим проходимцам такую штуку.
— А что? Обыкновенная брошка. — улыбнулась довольная произведенным эффектом женщина. — и скорее всего не очень дорогая тут всего один маленький алмазик.
Действительно на зеленом эмалевом листке красовалось сверкающая капелька росы к которой прильнула искусно выполненная маленькая серебряная бабочка, с золотыми разводами на крыльях. Вроде все простенько, но было в этой простоте, что-то не вполне осязаемое, видимо то, что и называется искусством в самом возвышенном значении этого слова. Даже меня, вполне равнодушного ко всяким побрякушкам, брошка впечатлила. Да что я, даже грубый амбал Серджио и тот не остался равнодушен. А Фальконе сначала замер, потом непроизвольно сглотнул слюну и протянув руку к коробочке, тихо спросил: