Никогда не было, но вот опять. Попал
Шрифт:
В нашем случае, они почему-то решили, что уважаемая Феодора Савватеевна такой «артефакт» имеет, вот и приперлись эти варнаки европейские сюда, ну а мы пошли им навстречу, продали вожделенный «ларец», заодно объяснив, что не нужно на нас валить из под хвоста, мы этого очень не любим.
— А что ты им про Сицилию наговорил? — Спросила знахарка. — Этот Луиджи так на тебя посмотрел.
— О! Сицилия! Остров замечателен тем, что там помимо римской власти существует, своя — бандитская, мафией ее итальянцы называют. Вся Сицилия поделена между несколькими семействами-кланами, которые реально и управляют
— А полиция ихняя на что?
— Местные полицейские сами этим мафиозо подчиняются, а с приезжими никто там и говорить не будет. Обычай такой у них, «омерта» называется.
— Ишь нехристи, летна боль! Ну да бес с ними. Нам-то, что теперь делать? — спросил дед.
— А ничего делать не будем, проводим с Архипкой их завтра версты две, да и забудем.
— А если они вернутся? — С тревогой сказала знахарка.
— Ну, эти вряд ли вернутся. Ведь то за чем их посылали они получили. Потом я ведь специально все отбирать у них не стал, зачем крыс в угол загонять. Какой никакой у них прибыток есть, те четыре камушка тысячи две стоят. Да и за ружья я им раза в два переплатил. Еще ты, Савватеевна, их изрядно напугала. Так, что думаю, покатятся они до самого Рима без остановок. А деду твоему, Савватеевна, я письмишко написал, если догадается листочки утюгом прогладить, то следующих варнаков пришлет не ранее чем года через два и уже не только к тебе, но и ко мне, ну а мы их уж тут встретим.
Говоря это, я подошел к лавке, куда мы убрали со стола барахло, взял кинжальчик, взвесил в руке и, резко обернувшись, запустил его в дверь. Затем быстро схватил второй и отправил вслед за первым. Оба воткнулись в сантиметрах трех друг от друга. Надо же! Не ожидал. Не зря, значит, с Архипкой каждый день тренируемся.
— Что же ты, ирод такой, творишь? — Запричитала знахарка. — Зачем дверь портишь?
— Блин! Прости Феодора Савватеевна, что-то меня переклинило. Никак не отойду. А вообще-то, брось переживать! Теперь опасность, можно сказать, миновала, денег у тебя куча, можешь и в город к дочке с внучкой перебраться.
— Не возьму я этих денег. — Резко сказала знахарка.
— Во как! И почему же? — Удивился я.
— Обманом они получены, не пойдет на пользу богатство.
— Что и камешки не возьмешь?
— Не возьму. — Твердо сказала Баба Ходора.
— Нет, ну что за люди? — Пробормотал я. — Одному западло, на голоде заработать, вторая от не праведных денег отказывается. Ну а мне что делать?
— Ты, летна боль, говори да не заговаривайся. — Дед привстал со стула.
Я отступил на шаг и, выставив открытые ладони перед собой, проговорил быстро:
— Все, все! Понял я!
Дед хмуро глянул на меня и слегка махнул рукой, отпуская мои грехи. Но надо было уже заканчивать этот длинный день. Я сложил в трость золотые кругляши, навернул рукоять, собрал кошельки с деньгами и протянул деду.
— Вот, тятя, спрячь где нибудь у нас, потом определим им место и возьми эту дуру. — протянул ему здоровенный армейский револьвер. — Тебе как раз по руке будет. Смотри, осторожнее, он заряжен. При стрельбе каждый раз взводи курок.
— Разберусь.
— Мы с Архипкой у Савватеевны переночуем, на всякий случай. А с утречка Игреньку с Воронком оседлаем да проводим гостей.
Дед посмотрел на меня, потом перевел взгляд на знахарку. Та кивнула ему. Он тяжело вздохнул и сказал:
— Ладно! Будь по твоему, летна боль.
— Архипка иди с тятей, принеси свой самострел с болтами и Кабая захвати.
Когда дед с Архипкой вышли, я обратился к знахарке:
— Ты камешки спрячь пока куда нибудь. Их только в городе можно пристроить, пока пусть у тебя полежат.
Пока знахарка возилась, пряча камни, у меня окончательно оформилась мысль, которая подспудно не давала мне покоя.
— Кстати, Савватеевна, Гришку, племянника твоего троюродного, вы приборчиком, пользовали? Ну ларцом этим пресловутым. — Добавил я видя некоторое непонимание сказанного.
— Накладывала бабушка на него ларец, а то бы помер Гришка. А что это ты про него вспомнил?
— Кажется мне, что «ларец» этот экстрасенсорные способности в людях пробуждает, «силу» ведунскую то есть. Вот, смотри, полечила твоя бабушка Бальцони, «сила» у него прорезалась. А там глядишь и Гриня экстрасенсом станет. Кого еще вы бабушкой этим ларцом пользовали?
— Кого, кого? Тебя вот с его помощью на ноги подняла, ну деда твоего немного подлечила, когда его варнаки порезали. А больше никого. Не всех ларец лечит, да показывать его лишний раз не следует, а то видишь, откуда за ним приехали.
— Похоже, ошибся я. Ничего такого я в себе не чувствую. Никаких изменений.
— Ты сам-то хоть понимаешь, что говоришь?
— А, что я такого сказал?
— Леньку я ларцом лечила, Немтыря и давно. Самые большие изменения с ним и произошли.
— Блин! Вот тормоз! Ты считаешь, что ларец виноват в том, что сознание старика ко мне подселилось? Ну к Леньке, то есть.
— А ты вспомни как все было там, на «Ведьмином омуте».
Я прикрыл глаза, вспоминая. Вот черная туча над озером, из тучи прямо в воду с оглушительным грохотом ударил разряд. Вот из воды выскочил ярко светящийся шар, и, разбрасывая голубоватые искры, довольно быстро поплыл в нашу сторону. Архипка стоит почти на пути этого шарика, но тот, отклонившись, обходит мальчишку и бьет меня в грудь.
— Кажись ты права, Савватеевна, шарик как будто специально обогнул Архипку и в меня впечатался. Вот блин! Интересный приборчик этот ларец твой. Хорошо бы еще на ком нибудь его испытать. А давай на Архипке попробуем.
— Я тебе попробую! Пробовальщик нашелся. Ишь что удумал.
— Извини Савватеевна. И впрямь что-то меня не туда заносит. Ну а у вас этот ларец как оказался?
— Не знаю. Не успела мне бабушка все про него рассказать, а может и не знала. Передала только. Напали на нас ночью варнаки, стреляли даже. Бабушка, Христина Павловна, нас с Анюткой спасая, их всех упокоила, но сама надорвалась, сгорела. Только и успела, передать мне ларец. Я пыталась с помощью ларца поднять ее, не вышло ничего, поздно было. — Баба Ходора скорбно помолчала и продолжила: — Эти дурни ватиканские не понимают, что не будет у них ларец работать. Он только меня слушается. А чтобы кого-то другого слушался его передать надо.