Никогда не люби незнакомца
Шрифт:
Наконец тошнота и головокружение прошли, и я почувствовал небольшое облегчение. Я поднял голову и открыл мокрые от слез глаза. Заболела голова. Тротуар вернулся в нормальное положение, и я подошел к двери, держась руками за стену. Из магазина выскочил человек убрать за мной. Я зашел в маленькую стеклянную клетку, которую хозяин называл кабинетом.
— Мистер Роджерс... — виновато начал я.
— Вот твои деньги, Кейн. — Он протянул пять долларов.
Взял я их медленно, потому что мне было не до проворства.
— Но,
— Я вычел все, что ты разбил. — Хозяин решительно отвернулся от меня.
Я сунул деньги в карман и тупо двинулся к выходу, но у двери остановился.
— Мистер Роджерс, я не пьян. У меня был приступ головокружения. — Роджерс молчал. Я видел, что он не верит мне. — Вы должны мне поверить, — взмолился я дрожащим голосом. — Это правда! У меня закружилась голова и...
— Если ты болен, ты все равно не сможешь работать! — отрезал Роджерс, поворачиваясь ко мне. — Убирайся! У меня нет времени.
Я знал, что он так и не поверил мне. Сняв фартук, надел пиджак. Остальные украдкой наблюдали за мной. Я проработал слишком мало и не успел ни с кем близко познакомиться. Несомненно, они тоже считают, что я пьян.
Я отправился прямиком домой. Слабость не прошла, и я решил сегодня не искать работу. К тому же мне почему-то было стыдно. Казалось, что все прохожие подозрительно косятся на меня. Я поднялся к себе, лег и провалялся весь день. Аппетит исчез, и я даже ни разу не вышел поесть.
Утром я отправился на поиски работы, но ничего не нашел. Следующие несколько дней пролети в безрезультатных поисках. Деньги кончались, и мне пришлось перейти на дешевое одноразовое питание. К середине следующей недели я окончательно пал духом. Работы не было, и приближалось воскресенье, когда нужно платить за комнату.
Я шел по улице, когда в голову внезапно пришла мысль. Надо вернуться в Нью-Йорк. Там друзья, да и город я знаю. Мне помогут найти родственников. Я вернулся к себе, собрал новые костюмы и рубашки, за исключением одной, и сложил их в саквояж. Потом сообщил домовладелице, что в конце недели съеду.
На Мейн-стрит нашел ломбард и поставил на стойку перед стариком в очках саквояж.
— Что я за это могу получить, дядя?
Он внимательно осмотрел новые костюмы, затем сунул их обратно и заявил:
— Не выйдет! Я не занимаюсь краденым.
— Дядя, это не краденые вещи! Я купил их на прошлой неделе, но обстоятельства изменились, и теперь я хочу избавиться от одежды.
— Может, у вас сохранилась квитанция? — хитро поинтересовался старик.
Я порылся в бумажнике и нашел квитанцию.
— За костюмы дам по пять долларов, за рубашки — по пятьдесят центов.
— Господи! Да ведь я только что заплатил за них по двадцать баков, а вы мне предлагаете пятерку.
— Дела идут неважно. — Он выразительно развел
Я начал складывать одежду в саквояж.
— Подождите минуту, — остановил меня старик. — Вы хотите продать их или заложить?
— Продать. — Я продолжал заталкивать одежду. — Вместе с саквояжем. Я уезжаю.
— В таком случае, раз мне не нужно хранить вещи, я предлагаю по семь с половиной за костюм и два с половиной за саквояж.
Мы остановились на тридцати баках и рабочих штанах и рубашке впридачу. Я переоделся в подсобке и дал ему костюм, который был на мне. Затем зашел в ближайший ресторан и плотно поел. После обеда купил пару пачек сигарет и с наслаждением закурил. Я вернулся в меблированные комнаты, поднялся к себе и уснул.
Рано утром следующего дня я отправился на вокзал. Еду в Нью-Йорк, домой!
Глава 4
Путешествовал я с такими же, как я, бездомными людьми, которые переезжали с места на место, не зная, чем заняться.
Среди них попадались разные люди: и хорошие, и плохие. В общем путешествие прошло относительно неплохо. Я часто останавливался в маленьких городках, чтобы отоспаться и поесть, и опять отправлялся в путь.
Когда я вышел из спального вагона в Хобокене, расположенном по другую сторону реки от Нью-Йорка, бабки почти закончились. Я знал, что теперь не пропаду, и поэтому отсутствие денег меня не беспокоило.
От станции до парома было всего четыре квартала. Когда я сошел с поезда, шел дождь, а когда садился на паром, повалил густой снег.
Уже стемнело, и толпы людей возвращались в Нью-Йорк с работы. Я забрался на грузовик и, как только он въехал на паром, спрыгнул.
Тихо плескалась вода, под ногами мягко покачивалась палуба. Когда мы отчалили от берега, я вошел в пассажирский салон и попытался разглядеть приближающийся Нью-Йорк, но видел лишь белый снег, который, как толстое одеяло, опустился между небом и водой.
Неожиданно впереди показались огни города, и я почувствовал себя дома. Этот город и его жителей я хорошо знал.
Послышался шум цепей, и я вместе с остальными пассажирами сошел на берег. От волнения я почти не чувствовал холода. Рабочие штаны и толстая рубашка не очень годились для нью-йоркской погоды, но мне сейчас было на все наплевать!
Паром причалил к пристани на Сорок второй улице. Я вышел на Тайме Сквер и, раскрыв рот, остановился на углу, глядя на большую неоновую надпись на Таймс Билдинг: «7 часов вечера, 10 февраля 1932 года».
Неожиданно захотелось есть. Я забежал в кафе и плотно поужинал. После ужина у меня осталось около сорока центов. Ночь провел в дешевом отеле на Бауэри, заплатив за комнатушку всего двадцать центов. Я уснул с улыбкой на губах. У меня оставалось пятнадцать центов, но в родном городе деньги мне не нужны.